Сама Энн бегло говорила по-французски. У нее вообще была способность к языкам, а, кроме того, помогла возможность практиковаться, пока они с отцом находились в Брюсселе. По правде говоря, ее французский был куда лучше, чем у Рейта.
— Но если ты вдруг предпочтешь другие апартаменты… — продолжала хозяйка.
Другие апартаменты. Сердце Энн как-то неприятно стукнуло. Она-то надеялась, что они остановятся в каком-нибудь большом отеле, где никто не будет их знать, и, конечно, займут отдельные номера. В конце концов, Рейту тоже не интересно делить с ней спальню.
Они прошли по огромному и неуютному холлу, где гуляли сквозняки, и Энн порадовалась, что надела длинную юбку. В Голд Крауне было тепло благодаря низким потолкам и деревянной обшивке стен, а этот замок, с его величественными покоями и каменными стенами, должно быть, не протопишь, подумала Энн.
Мадам вела их по холодной каменной лестнице. Устилавший лестницу ковер, сильно потертый, был украшен гербами, видимо, того старинного рода, к которому принадлежал покойный муж хозяйки. Энн приостановилась, чтобы получше разглядеть этот геральдический орнамент. Насколько она поняла, один из символов должен был означать, что некогда представители рода были какой-то отдаленной ветвью французской королевской семьи.
Француженка шла впереди вместе с Рейтом, на родном языке выражая сожаление, что присутствие его жены не позволит им, как обычно, с такой приятностью ужинать наедине. На что Рейт вежливо отвечал по-английски:
— Разумеется, нет. Но я уверен, что моя драгоценная половина в полной мере оценит твое замечательное кулинарное искусство.
Энн недоуменно покосилась на него. Вот уж где совершенно необязательно разыгрывать роль любящего супруга. Ее так и подмывало сказать, что не станет возражать, даже если он будет ужинать наедине с мадам хоть до утра. Но вместо этого она довольствовалась тем, что с холодной вежливостью улыбнулась хозяйке и польстила на хорошем французском, что с нетерпением ждет возможности отведать ее замечательные блюда.
Мадам быстро, с прищуром, посмотрела на гостью и только чуть поджала свои ярко накрашенные губы. Больше она ничем не выдала своих эмоций, однако обращаться к Рейту по-французски перестала.
— Я надеюсь, вам здесь понравится, — учтиво проговорила она, обращаясь к Энн перед тем, как оставить их вдвоем, но ее тон и голос выражали полную отчужденность.
На этот раз пришла очередь гостьи проигнорировать ее реплику.
Когда женщина удалилась, Энн пришло в голову, что между француженкой и Рейтом, вероятно, были более тесные отношения, чем бывают между постояльцем и хозяйкой. Но, как ни странно, ей почему-то не захотелось язвительно высказывать это подозрение вслух. Ее пылкость и порывистость вообще были предметом домашних шуток, и она порой горестно сознавала, что склонна сначала говорить, а уж потом думать. Но тут, коль скоро дело касалось личной жизни всего лишь временного супруга, ее остановила не только разумная сдержанность. Ей пришлось признать, что сама тема интимных отношений была для нее слишком опасна, поскольку она рисковала сделать какое-нибудь неосторожное замечание и тем самым дать Рею возможность высмеять ее невинность и неопытность.