— Ты кого-нибудь подозреваешь? — спросил Рамиро в упор.
— Графа Сезана. Конечно, я его подозреваю, как и ты. Но у меня ничего нет против него, и у первого министра тоже, и я лишь чувствую, как паутина липнет к лицу, а видеть ее — не вижу. Гадость такая. — Лоренсо провел ладонью по подбородку, словно стирая невидимую паутину.
— Революция?
— Я бы так не сказал. Нет. У нас слишком ленивый народ, — одними губами улыбнулся Лоренсо, но глаза его остались серьезны. — Может быть, смута. А может, разговоры, как и всегда. Я пока не чую, куда дует этот ветер и что за паучки в паутинке, но дай мне время, и я все разузнаю.
— У нас может не быть этого времени. — Рамиро так стиснул в руке перо, что оно треснуло, и принц в досаде его отбросил. — Я сейчас мало что могу решить. Совет прислушивается ко мне, но не в тех случаях, когда отец присутствует — а он и только он в итоге решает все.
— Советники не глухи и не слепы. Они видят, что ты хочешь блага.
— О да. Но они ленивы, как и все. Они не желают ничего менять. Если веками на острове происходило одно и то же, почему сейчас должно стать по-другому? Никакой опасности они не замечают, и это злит меня, ты не представляешь, как злит!
— Представляю, — насмешливо сказал Лоренсо, — это не первое брошенное перо. Что, ты хотел бы получить всю полноту власти?
— Я хотел бы, чтобы отец меня выслушал и вспомнил, зачем он наконец сидит на этом троне! Зачем у него на голове корона, а в руках — весь остров! — Рамиро чувствовал, что еще немного — и он сорвется. — Хочу, чтобы он стал таким, каким был раньше. Он отвернулся от Фасинадо, Лоренсо, как ни больно мне это осознавать.
— Хочешь, мои ребята привяжут его к трону и заставят выслушать тебя?
Рамиро печально усмехнулся.
— Во-первых, за такое тебя придется казнить на главной площади, а я предпочитаю пока этого избежать. Во-вторых, не поможет, мой друг Лоренсо. Если человек не хочет тебя слушать, он не услышит, даже если ты будешь кричать ему прямо в лицо.
— Что ж… Тогда остается рассчитывать на лучшее. И молиться. Иначе придется лечь в могилу и там отмаливать свою неосмотрительность.
— Ты о чем? — нахмурился Рамиро.
— Помнишь короля Родриго? Того самого, из-за которого арабы пришли на испанские земли, а покинули их только восемьсот лет спустя?
— При чем тут он?
— Он тоже был выбран. Знатными родами, как и здесь, у нас. Поссорился с арабами, хотя мог бы договориться. — Лоренсо прищурился. — А затем долго каялся. Поехал в горы, испросить прощения у святого отшельника, но даже тот не помог королю. А затем послышался с небес Божий глас, велевший Родриго лечь в могилу живым — за все прегрешения… Хочешь, спою тебе песню?