— Заходи, сестра. Ты так и будешь там стоять?
Она сделала несколько шагов, и Рамиро наконец посмотрел на нее. В черном она казалась строже и моложе, только солнечный шелк кожи, резко контрастировавший с темным одеянием, напоминал о том, что Леокадия не привыкла носить траур. Никогда не хотела бы. А теперь придется — еще две недели, согласно традициям. Потом падчерица убитого короля снова сможет вернуться к ярким нарядам; вдова же проносит черное полгода или год — насколько хватит показной скорби. Насколько хватит искренней, никто не спрашивал. Нельзя было спокойно смотреть в пустые глаза Дориты.
Леокадия замысловатым образом сцепила пальцы и выглядела несколько смущенной, что было для нее нетипично.
— Иногда я тебя пугаюсь, Рамиро, — заговорила она, — когда ты вот такой. Ты сердишься на меня?
Он встал и жестом указал ей на кресло — то самое, в котором сидел недавно, обдумывая письмо от лорда Эверетта. Послание так и валялось на столике. Леокадия не обратила на листки никакого внимания, она села, сложила руки на коленях.
— За что мне на тебя сердиться? Почему мне все задают этот вопрос? Почему постоянно передо мной извиняются?
— За то, что я выступила против тебя. Что потребовала рассматривать и меня, как достойную.
— Леокадия, это право, данное тебе при рождении. Я всегда знал, что так будет. — Или мог бы догадаться. Хотя бы из того разговора на берегу, когда она сказала, что хотела бы стать мужчиной.
Рамиро прислонился к стене у окна и скрестил на груди руки; низкое вечернее солнце било в глаза, высвечивало на противоположной стене картину, на которой веселые пастухи вели на прогулку забавных шарообразных овец. Принц и принцесса долго молчали.
— Ты такой красивый, когда вот так стоишь, — сказала Леокадия.
Рамиро повернулся к ней.
— Что?
— Ты красивый, — она встала и подошла к нему так близко, что он ощутил ее дыхание у себя на лице — Леокадия была на полголовы ниже его самого. Она протянула ладонь и коснулась его щеки. — Ты невероятно прекрасен, принц.
Рамиро перехватил ее ладонь.
— Леокадия, зачем ты пришла? Неужели лишь затем, чтобы сказать мне это?
— Я не хочу воевать с тобой. — Она не отняла у него руку. — И никогда не стану. Как решит совет, так и будет. Но до тех пор я намерена бороться. И ты не сможешь мне помешать.
Он покачал головой.
— Я и не собираюсь…
— Да проймет ли тебя хоть что-нибудь?! — не выдержала Леокадия. — Как ты можешь выглядеть… таким спокойным?! Господи, Рамиро!
— Сестра, ты зачем пришла? Обвинять меня в черствости? Я уже знаю наизусть все твои обвинения.