— Боюсь, в этом нет никакой пользы, — сказал он, выныривая из их поцелуя, как пловец, только что выброшенный волной на берег. — Мне жаль, если я сделаю вам больно. Это нехорошо.
Ее глаза как будто поглощали его.
— Я не боюсь, честно.
— Перестаньте говорить такие вещи.
— Нет смысла так хмуриться на меня. Я ничего не могу поделать с тем, что никогда раньше не занималась такими вещами.
— Черт побери, некоторые люди называют это «заниматься любовью».
— Тогда почему мы кричим друг на друга?
Смеху не место в спальне, это уж точно. Но самым естественным на свете в эту минуту было захохотать над двусмысленностью ситуации. Ее губы становились слаще, когда изгибались в улыбке, а ее кожа теплела, когда она заливалась смехом.
— Вы должны сказать мне, о чем думаете, — потребовал он мгновение спустя. Каждая мысль сосредоточилась на том, чтобы заглянуть в ее глаза. Широко распахнутые и встревоженные. Она, такая нежная, трепещущая в его объятиях, казалась бесконечно хрупкой. Ему безумно хотелось завершить это, свершить действие, которое свяжет их и законом, и плотью.
Она моргнула, глядя на него, ее улыбка дрожала.
— А у вас было много практики в этом? — Ее голос прозвучал слабо, как-то испуганно.
— Достаточно, — сказал он, наклонился и поцеловал ее снова, прогоняя ее тревоги единственным способом, который знал сейчас.
— Вот с какой стати, — пробормотала она под его губами, — это называют дефлорацией?
Он поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Ее губы, полные и розовые, изгибались в улыбке.
— В конце концов, я же не роза. Но я совершенно готова, чтобы меня сорвали, Джеред.
И он сделал это, со всем мастерством, какое смог собрать, хотя и почти сходил с ума от вожделения. Уже потом Джеред осознал, что никогда раньше не овладевал женщиной, которая улыбалась ему и поощряла его стонами и легким смешком.
Солнечный свет играл как языки пламени на простынях цвета светлой слоновой кости. Тесса моргнула, разбуженная теплом и странным ощущением, что что-то не так. Она подняла глаза на изумрудно-зеленый бархатный балдахин над головой, гигантское сооружение, поддерживаемое четырьмя высокими резными столбиками красного дерева. Постель, достойная герцогини.
Солнечный свет коснулся ее сонного лица. Рука потянулась вверх, пальцы пробежали по распухшим губам.
Вдруг она совершенно очнулась. Повернула голову. Она была одна! В одно мгновение ее захлестнули все вообразимые эмоции. Осознание. Все ощущения, передаваемые ее телом, требовали внимания. Первым делом — боль. Она чувствовала себя совсем разбитой. Потом смущение — полная, обширная и горячая вспышка его, — когда она с болезненной ясностью вспомнила прошедшую ночь. Он видел ее нагую. При свете. Он трогал ее. Она натянула подушку на голову, чтобы заглушить стон. О Боже! Он ласкал ее. И даже больше.