— Иногда я сомневаюсь, стоило ли нам отправляться в это путешествие. А ты?
— Нет, я точно знаю, зачем сделал это.
— Ты доволен?
— Именно сейчас я доволен. А ты о чем-то сожалеешь?
— Порой я думаю… Если бы не вся эта спешка…
Я понял, что она говорит о своем замужестве, а не о нашем путешествии, и ждал, с жадностью пытаясь уловить какое-либо неосторожное, случайно оброненное слово. Но ничего подобного не услышал.
— Просто мне надоело жить так. У меня будет ребенок, ты уже, наверное, заметил — я так плохо себя чувствую и с Кезией невозможно ужиться.
— Охотно верю, — сочувственно сказал я.
— У нее такой острый язык. Эли не обращает на нее внимания и думает, что мне не стоит. Хоть бы кто-нибудь на ней женился.
— Ради тебя, Линда, я бы сделал все на свете, но только не это. И боюсь, на это никто не решится.
— Да, лучше бы кто-то из наших взял в жены Джудит Свистун. Она такая хорошенькая и добрая. Филипп, почему бы тебе не подумать об этом?
— Дай-ка гвоздь, пожалуйста, — перебил я, отворачивая лицо от света фонаря.
— Ну почему?
— Что почему?
— Почему ты не женишься на Джудит?
— Потому что не хочу, — упрямо сказал я. — Брак должен быть чем-то оправдан.
— Ты думаешь, что мое замужество было чем-то оправдано?
В голосе Линды сквозила печаль. И я осмелился спросить:
— А что, оно по-твоему не оправдано?
Вместо ответа она разрыдалась.
— Возьми-ка фонарь, — всхлипывая проговорила она. — Пойду прилягу.
Слезая с повозки, Линда запуталась в покрывале, которым я так бережно укутал ей ноги, и соскользнула в мои объятия. Я стоял, опьяненный ощущением мимолетной близости ее тела. Затем, вытащив платок, я вытер ей лицо, промокшее от слез.
— Глупенькая, ничего такого я не имел в виду. Только не появляйся перед Кезией с заплаканными глазами. Бог знает, что она может себе вообразить.
— Сейчас у меня всегда вот так, — раздраженно бросила она, резко выхватила у меня из рук платок и высморкалась. — Плачу по пустякам. Не стоит обращать внимания.
Линда ткнула платок мне в ладонь и неуклюжей походкой пошла прочь по неутоптанному снегу. Я продолжал свою работу. Обратившись к Свистунам, я велел им занять мою кибитку, а сам отправился в повозку Натаниэля, где провел полный скорби и печали час за чтением его бумаг. Там оказалась карта, которую он всегда носил при себе, с которой постоянно сверялся, куда вносил изменения, была и небольшая кожаная сумочка, перехваченная ремешком, где я обнаружил несколько документов с печатью Новой Англии — список расходов, путевые записки о последнем путешествии, его завещание и письмо, адресованное мне.