Твой любящий друг. Натаниэль Г. Н.Горе.»
Это было рассудительное, совершенно лишенное сентиментальности завещание, написанное самым лучшим человеком, с которым меня свела судьба после Шеда. Оно налагало на меня огромный груз ответственности, оно предвещало мне, что смелость и отвага придут. Но когда? Уже сама мысль о том, что неизбежно ждало нас, — разногласия, трудности и испытания, которые нужно было преодолеть чтобы воплотить мечту Натаниэля, — все это пугало меня. Мне не хотелось быть основателем Зиона. Это удел таких, как Эли. Мне хотелось только забрать Линду и уехать подальше. Но и Эли, и Линда, и я сам были отмечены доверием Натаниэля. Все это было так странно! Утром совместными усилиями мы расчистили овраг, вытащили кибитки, загрузили их и запрягли лошадей. В холодном, отраженном снегом свете, я увидел Линду, на какое-то мгновение остановившуюся рядом. Щеки ее впали и пожелтели, глаза были погасшими и печальными. Я хотел было подойти к ней, но тут раздался пронзительный крик Кезии:
— Линда! Линда! Ты бы помыла этот горшок, прежде чем упаковать его!
Линда взметнула вверх руки одним из своих забавных жестов и покорно отозвалась:
— Сейчас сделаю. Я просто забыла.
Мне вспомнилось, как мутило Агнес по утрам перед рождением первенца. И я сразу же представил, как вид покрытой жиром и остатками овощей посудины может повлиять на беременную женщину. Прихрамывая, я подошел к Линде и предложил:
— Я сам сделаю это.
Но она бросила на меня перепуганный взгляд и запротестовала:
— О, нет, Филипп, пожалуйста!
При этом Джудит Свистун, запрягавшая лошадей чуть поодаль, подтянула последнюю подпругу, подошла к нам и предложила:
— Предоставьте это мне. А вы бы сказали старой карге: пусть сама делает это. И, глянув на меня с некоторым презрением, она чуть понизила голос, так как следующие ее слова не предназначались для ушей Кезии: — Хотите сделать из себя посмешище?
Цыганка взяла клок сена и горсть песка и быстрыми энергичными движениями, начистила горшок до такого блеска, которым он сроду не отличался. Прополоснув его и захлопнув крышкой, Джудит бросила его через борт повозки. Мы с Линдой обменялись по-детски заговорщическими взглядами и молча разошлись в разные стороны.
На следующий день нам пришлось избавляться от ценных вещей. Любое укрытие, любая рытвина на дороге, отверстие под камнем, кустарник становился последним убежищем утвари, выбрасываемой из наших повозок, чтобы облегчить ношу лошадям. И все равно они едва передвигали ногами. Даже избавившись от всяких инструментов, плугов, от коробок с запасами пищи и узлов с кухонной утварью, мы с ужасом наблюдали, как колеса погружались в вязкую грязь. Все шли пешком, за исключением детей, шли, спотыкаясь, застревая в грязи, уклоняясь от бешеных порывов ветра и хлещущего в лицо дождя, заворачивались в мешки, плащи, рогожи, которые, намокая, тоже становились непосильной ношей.