— Спит батя… Матвей я… — отозвался старший сын Никодима.
— Разбуди его, Мотя… — попросила Пелагея. — И мать тоже…
— Случилось что?! — ежась на сыром холодном воздухе, спросил Матвей и прислушался.
Ветер доносил переборы гармони, пьяные выкрики и смех.
— Случилось… случилось… — Пелагея тоже бросила в сторону двора председателя настороженный взгляд.
— Ну… тогда… давай в дом, что ли…
Матвей нырнул в дверь. Пелагея шагнула за ним. В нос ударил удушливый запах кислых тряпок и нищего запущенного жилища. Пройдя сквозь захламленные сени, женщина остановилась возле какой-то шершавой мебелины, вроде стола. Из дальнего угла, похоже отгороженного занавеской, послышалась возня, потом недовольный мужской голос и даже звонкий шлепок. Похоже, что не вовремя разбуженный Никодим отвесил сыну приличную оплеуху. После этого раздался голос Прасковьи. Она что-то сказала своим мужикам и первой обратилась в Пелагее.
— Мать Пелагея? Ты ли? — решила уточнить она. — Неужто Мотька не врет?
— Я это, Прасковья, я…
— Это ж с какой такой радости сама попадья к нам припожаловала? — Оттолкнув жену, к Пелагее вышел Никодим, кутаясь в какую-то темную тряпку. Женщина вдруг сообразила, что в доме было почти так же холодно, как на улице. Поскольку она продолжала молчать, Никодим вынужден был спросить еще раз: — Чего пришла-то, Пелагея?
— В доме председателя милиция гуляет… из города, — сказала она.
— Нам-то че? — удивился Никодим.
— Вам именно, что ниче. К вам не придут.
— Не придут! — прогремел Никодим. — Чего у меня брать-то, окромя тараканов? Да и те, кажись, передохли! А, мать?! — обратился он к жене. — Тут попадья до тараканов пришла. Есть у нас тараканы аль нет?!
Прасковья выскочила к Пелагее в навязанном на исподнюю рубаху платке и сказала:
— Не слушай его, Пелагея. Что за дело-то?
Пелагея еще раз отерла ладонью лицо, будто грязные разводы на щеках мешали ей соображать. Потом поставила на стол совершенно мокрый и тоже в грязных разводах мешок.
— Вот… Здесь кое-какие церковные ценности: чаша для причастия, блюдо для просвирок, старинное Евангелие, — тяжело вздохнув, сказала она и вскинула на женщину, кутающуюся в платок, полные слез глаза. — Схорони, Прасковья… Христом Богом прошу!
— Ты тута… со своим Христом… не больно-то… — попытался встрять Никодим, но жена живо оттеснила его в сторону.
— А чего ж Евангелие-то принесла? — спросила она. — Это ж книга…
— А им… — Пелагея мотнула головой в сторону председателева дома, — все равно… В Березовке церковь полностью сожгли. Так хоть что-то сберечь… К вам они не пойдут. Сбереги, Прасковья…