— А вдруг они… — Прасковья тоже мотнула головой в ту сторону, откуда продолжали нестись переливы гармони, — спросят, где, дескать, Евангелие или… чаша…
— Откуда им, нехристям, знать, что в церкви должно быть! Кое-что, конечно, пришлось оставить…
— И то верно… и то верно… — мелко закивала Прасковья.
— А я потом… ну… когда они уедут… заберу у вас… Так берешься схоронить иль нет?
— Дык ведь… даром-то… чего ж перемогаться с твоим скарбом? — опять встрял Никодим. — А вдруг председателю втемяшится в башку ко мне завернуть, а тут… эдакое… церковное…
— Я не даром, — вздохнула Пелагея и полезла в свой мешок. Она вытащила оттуда завернутую в старенькую шаль шкатулку, подержала ее некоторое время подле груди, будто малое дитя, а потом развернула цветастую ткань и открыла крышку шкатулки. В темноте драгоценности Пелагеи даже не сверкнули, и она вынуждена была пояснить: — Здесь украшения, что отец мне дарил, когда я еще в девках была. И еще бабкины, фамильные. Я их не надевала с тех пор, как сюда вслед за Захарием приехала. Для дочки берегла. Тут и серьги, и броши старинные, заколки и в волосы, и для одежды, ожерелья, перстеньки… В общем, золото, серебро и самоцветные камни…
Пелагея замолчала, вспоминая, как папенька в один из дней ангела застегнул на ее шее изумрудное ожерелье. Никодим с Прасковьей тоже молчали, уставившись в шкатулку. Пелагея очнулась первой. Она захлопнула крышку, снова обернула шкатулку шалью и сказала:
— Сохраните все… церковное и мое золото… тогда половина из этой шкатулки — ваша будет… Для дочки… Дуси вашей… Думаю, это хорошая плата за риск.
— За что? — переспросила Прасковья.
— Ну… за то, что вы беспокоиться будете… как бы к вам председатель милицию не привел…
— Плата хорошая, — уже без всякой дурашливости в голосе сказал Никодим, взял из рук Пелагеи шкатулку и протянул руку за мешком. — Схороним все, не беспокойся… Только уж ты уходи побыстрей, а то вишь… — Он бросил взгляд в окно. — Не гогочут уже… Вдруг ночью по селу пойдут? С них станется… Ты уж лучше иди себе, Пелагея, домой! Иди… А то не ровен час…
Пелагея кивнула и вытащила из-за пазухи две бумажки.
— Вот тут… — она махнула ими перед носом Никодима, — опись в двух экземплярах…
— Чего-чего? — не понял он.
— Ну… записано тут, что в мешке и в шкатулке. Один список вам, другой — мне.
— Это на что ж? — скривился Никодим.
— Чтобы потом сверить… чтобы не пропало ничего.
— Не доверяешь, значит? Чего ж тогда притащилась? Шла бы к тем, кому доверяешь! Кто там у нас чаще всего лбом об пол бьет, а, мать? — И Никодим расхохотался. — Во! К Козыревым иди, а, Пелагеюшка! Им много чего прятать придется! Где свое, там и твое схоронят!