— Замолчи, Нонна… — Марина сжала виски руками. — Макса посадили.
— Ой! Не могу! — расхохоталась Нонна. — Посадили! Да для него тюрьма — дом родной! Отсидит, вернется и еще кого-нибудь прирежет! Сына твоего, к примеру, а, Маришка!
— Нонна! Что ты несешь?! — осадила ее Ирина. — Ты пьяна совсем!
— Не пьянее тебя! В общем, ладно… Лешку все равно не вернешь, сколько тут языками ни чеши. Давай, Ира, расскажи моей сеструхе то, что мне рассказывала… Только сначала все-таки выпьем. Не хотите за смерть этих гадов, не надо… давайте за помин душ всех погибших Епифановых… Слишком уж их много набралось… Если бы ваша семейка, Ирка, имела фамильный склеп — уж так переполнился бы… так переполнился… Прямо поленницей гробы складывать пришлось бы…
— Нонна! Ты действительно пьяна! — возмутилась Марина.
— Еще раз говорю: не пьянее вас обеих! Но… все! Молчу! Пьем, девки, на помин… это святое…
Женщины выпили, закусили огурцами с колбасой и хлебом.
— Нет, все-таки не надо было покупать эту колбасу… — опять завелась Нонна. — Это ж не колбаса, а… голландское кружево… или не голландское… черт его знает… Купили бы «Отдельной» или еще какой, чтобы уж ломтями так ломтями. А то прямо не по-русски как-то… — Она сгребла в стопочку штук шесть тоненьких ломтиков, отправила в рот и пихнула Ирину локтем: — Давай, Ирка! Трави свою историю!
— Собственно, это не история… Так, догадки одни… — начала Ирина. — В общем, однажды я слышала разговор матери с отцом… Он еще был жив… Мама сказала отцу, что зря вышла за него замуж, не прислушавшись к словам Федора.
— Федора? — переспросила Марина. — Кто это?
— Федором звали папиного дядю. Да он был на вашей свадьбе… с Пашей еще… Ему тогда было уже лет семьдесят семь… Ну помнишь, такой седовласый старик, величественный, цыганочку еще танцевал с выходом…
— Да-да! Помню! — согласилась Марина. — Красивый такой! Статный!
— Вот! Это тот самый Федор и есть!
— Ты лучше скажи, Ирка, к каким его словам следовало прислушаться вашей матери? — опять встряла Нонна.
— Да… Так вот… Отец тогда здорово возмутился, что, мол, дядя Федя всегда завидовал своему брату Матвею, потому что тот всегда лучше жил. Он, дескать, и детей Матвея не любил, то есть моего отца и его родную сестру… нашу тетю Олю.
— А это так и было? — спросила Марина.
— Ну… мне трудно делать какие-то выводы. Федор был дядей отцу, а нам, значит, дедом, да еще и двоюродным. Я никогда не бывала у него дома. Но вот в гостях у папиного двоюродного брата Николая, сына дяди Федора, мы с братьями бывали. По сравнению с нами они действительно жили бедновато. Мы — хоть и в тесной, но в отдельной квартире, а семья дяди Коли — в одной комнате коммуналки. И комната была такой неказистой, узкой, как пенал. Может быть, из-за отсутствия нормальных условий у дяди Коли и тети Маши был всего один сын — Дима. Нам, детям, тогда это было странно: нас такая куча, а Дима — один. Он нам всем казался одиноким, несчастным. Дима в детстве всегда был чересчур худеньким, бледным… Потом, правда, похорошел очень… Впрочем, это не важно… Когда он приходил к нам в гости ребенком, мама тут же принималась его кормить. И еще с собой ему всегда пакеты с едой наворачивала: пирожки, котлеты, а то, бывало, и целой курицы не пожалеет.