Она поднялась с дивана, принесла с кухни табуретку, поставила ее под антресолями в коридоре, хотела было взгромоздиться на нее сама, а потом все-таки предложила сыну:
— Давай ты, Боря… Боюсь, голова закружится…
Борис кивнул, встал на табуретку, открыл дверцу антресолей и спросил:
— Ну… и что достать?
— Там… у стенки… небольшой дощатый посылочный ящик…
Борис вгляделся во тьму антресолей, пошарил в их глубине рукой и сказал:
— Да… есть… Доставать?
— Доставай…
Борис вытащил из недр навесного шкафчика небольшой грязно-желтый ящичек, спрыгнул с табуретки, поставил его на стол комнаты и сделал рукой жест, который призывал Галину Павловну показать то, что она только что пообещала. Жалко вжав голову в плечи, она подошла к ящичку, сняла покоробившуюся от времени крышку и достала из него какой-то предмет, завернутый в старый, истершийся посадский платок. Когда она разбросала в стороны концы платка, взору присутствующих предстала круглая жестяная коробочка из-под леденцов монпансье, которые в советское время за копейки можно было купить на каждом углу. Под крышкой жестянки оказались необыкновенной красоты старинные и, похоже, очень тяжелые серьги с изумрудами в виде капель. Между изумрудами и застежкой находился затейливый бантик, усыпанный мелкими прозрачными сверкающими камешками.
— Как переливаются… — ахнула Марина. — Неужели бриллианты?
— Не знаю, — отозвалась Галина Павловна. — Эти серьги мне подарил на свадьбу отец Аркадия — Матвей Никодимович.
— Я никогда не видел, чтобы ты их носила, — покачал головой Борис.
— Я не носила… Почти…
— Почему? — удивилась Марина. — Они такие красивые!
Борис оттеснил Марину от серег, пристально в них вгляделся, поднял вопрошающие глаза на мать и спросил:
— Они как-то связаны с тем, что происходит?
— Я же сказала, что ни в чем не уверена, потому и говорить обо всем этом не хотела… Похоже на бред сумасшедшего… В общем… когда я надевала эти серьги, непременно случалось что-нибудь ужасное… Конечно, я далеко не сразу начала связывать несчастья с серьгами. Я их носила в медовый месяц, почти не снимая. У меня было темно-зеленое крепдешиновое платье с белыми цветами. Серьги были сделаны будто по заказу специально к нему. В медовый месяц я сломала руку, потом Аркадия еле спасли от гнойного аппендицита. А потом… после… умер Егорушка… Я долго не надевала серьги, поскольку они нарядные, праздничные, а у нас горе… А потом родился ты, Боренька, крепкий, здоровенький, красивый… Когда тебе исполнился годик, я опять надела серьги. В тот же день на коляску налетел соседский мопед. Ты чудом жив остался.