— Лена, тебе, возможно, мой вопрос покажется странным, — смущенно покряхтев, начал Борис, — но не скажешь ли ты, откуда у тебя такой красоты… кажется, это называется… бусы?
Лена слабо улыбнулась и ответила:
— Это называется ожерелье. А подарил мне его на свадьбу Сашин отец. Вы, наверно, удивляетесь тому, что я ношу дома вещь, в которой надо блистать на приемах и балах, но… Боря, ты ведь знаешь наше положение… К сожалению, сыновья… они тащат из дома все, что можно… Вот и ношу на себе, чтобы… Ну, вы понимаете… Берегу на черный день… мало ли что… Хотя носить его непросто… тяжелое очень, шею страшно давит… Иногда прямо дыхание перекрывает. Тогда приходится снимать, ну а потом опять надеваю, особенно если кто-нибудь из сыновей дома…
Борис с Мариной быстро переглянулись.
— Мы, Саша, собственно, по этому поводу и пришли, — обратился он к Александру. И достал из кармана коробку из-под леденцов.
— Что это?! — опять испугалась Лена.
— Ничего страшного! — улыбнулся Борис, открыл коробку и выложил на уже расстеленную кремовую салфетку серьги. — Не находишь, что очень подходят к твоему ожерелью?
Лена взяла в руки одну из сережек, внимательно разглядела и сказала:
— Да… огранка изумрудов такая же… да и отделка… — Она завела руки за шею, расстегнула ожерелье и положила рядом с серьгами. — Видите, на замочке точь-в-точь такой же бриллиантовый бантик, как на серьгах! Откуда они у вас, Боря?
— Это мамины серьги. Ей их подарил папин отец, тоже на свадьбу. Говорил, что ему они достались от родителей в качестве наследства. Похоже, что наша с Сашкой прабабка Прасковья поделила части этого гарнитура между детьми. Сыну Матвею достались серьги, дочери Евдокии — ожерелье. Возможно, и сыну Федору что-нибудь перепало. Может быть, перстень или браслет от этого комплекта… Мы с Мариной, как я уже сказал, по этому поводу и пришли. — Он повернулся к Александру: — Не знаешь ли ты, Саша, откуда у нашей прабабули, которая всю жизнь прожила в страшной нищете, такие изысканные украшения?
— Не знаю, — покачал головой Саша.
— Неужели никогда не задумывался? — удивился Борис.
— Я об этом задумался только после смерти сестры Татьяны, — ответил Александр. — Она последнее время, как ты, наверно, знаешь, находилась… не дома… Честно говоря, я никогда не интересовался здоровьем сестры, потому что у меня о ней с детства сохранились самые тягостные воспоминания. Что там говорить… Она была настоящей… классической сумасшедшей, которая временами впадала в буйство… Так что, когда родители наконец убрали ее из дома, я только обрадовался. Перед смертью мать сказала мне, чтобы я о Татьяне не беспокоился, хотя я, честно говоря, беспокоиться и не собирался… В общем, мама сказала, что содержание Татьяны оплачено пожизненно.