Мальчик знал, что солдат обманет – возьмет еду, а клинок не отдаст. Никто не отдаст такой клинок за еду, которую можно сразу съесть.
Солдат мог пойти в лавки к менялам, постучать рукоятью в ставни и обменять клинок сразу на три ноги, жареную, сырую и копченую, баранью, телячью и гусиную, тут же выпить молодого вина, забрать с собой большой хлеб, масло в виноградных листьях, сладости – и даже в таком случае быть немного обманутым.
Но солдат не делал этого, ему, быть может, просто нравилось хвастаться клинком. Наверное, когда он уходил из своей деревни, клинок ему отдал отец, чтобы сын вернулся, приведя лошадь, раба и принеся много разных блестящих монет в мешочке на груди.
Откуда отец знал, что сын глупец и хвастун?
Солдат говорил мальчику, кивая на белую рабыню:
– Эта женщина тоже ходила в пурпуре, она имела прислугу, а теперь она ходит в общую лохань на виду у всех. Скоро она перестанет стесняться себя и будет вести себя хуже, чем обезьяна.
Мальчику казалось, что солдат говорит так из обиды. Ему трудно вынести, что у рабыни такая белая грудь, и ему проще было бы сторожить обезьяну.
Солдат говорил:
– Я был как-то в походе – видишь, какая у меня нога? Она обморожена. Там снег идет на равнине, и выпадает его столько, сколько лежит в наших горах. Там такие снега, что лошади не могут идти, а солдаты умирают от холода, не успев найти, кого бы убить. Если развести костер – то жарко будет только лицу, а на спине нарастут ледяные доспехи. Если повернуться спиной – то доспехи растают, а лицо покроется коркой, и пока в этой корке есть дырка для рта – человек жив, а когда дырка зарастает – значит, он не дышит.
Мальчик не мог представить такую корку и всё вспоминал служку с навозным ртом.
Служке никак не могли найти невесту, потому что у него и кличка была Навозный Рот. И лицо у него было таким, словно он смыл навоз, а налет все равно остался. И этим налетом он пах.
Солдат вставал и показывал, как ходит его обмороженная нога – она ходит хуже, чем необмороженная. Сначала обмороженная делает такой шаг, словно боится наступить сама на себя, а потом необмороженная ловко пристраивается рядом. И так все время.
Солдат мог врать про ногу.
Здесь стоял небольшой гарнизон – город находился не так близко к границам, чтоб опасаться коголибо; и последние враги приходили сюда, когда отец мальчика был юн. Настолько юн, что ему не дали оружия.
Мальчика это всегда сердило, как будто отец был виноват.
Хотя последнее время мальчик не очень доверял словам отца. Ему стало казаться, что отцу не дали копья оттого, что тот с юности служил составителем бумаг и переписчиком.