Сердце куролесило.
Аля ждала, раскрыв дверь.
От нее исходило явственное ощущение, что она уже обо всем догадалась.
Она даже не спросила, зачем я вышел ниже этажом, – всё было ясно, все было неважно, спрашивать было не о чем.
Я вбежал в ее дом, как будто у меня за спиной горело, спина дымилась, пятки жгло, кидал свою одежду повсюду, носки эти оранжевые, ремни, рубахи, она помогала, невнятно приговаривая шепотом, будто заговаривая что-то, кого-то.
Качнуло лампу в глазах. Перевернулось и зависло в полунаклоне, как ромб, окно. Покрывало на диване красным, шершавым цветком било в самые губы – хотелось поймать его, сорвать со стебля, сжевать...
И вот! И вот! И вот!
И вот всё. Всё. Всё.
Шляпу лампы выровняло, ромб окна встал на место, цветок оказался тряпичным.
Проявилось Алино лицо.
– Дверь была открыта, – сказала она, усмехаясь. – Весь подъезд нас слышал.
Я собрал одежду, она была уже совсем не горячей, а какой-то волглой, будто я раскидал ее во вчерашние лужи.
Носки свои отвратительные натянул.
Какая-то удивительная жизнь настала: ничего не помню, только то, как я с радостью раздеваюсь и как с омерзением одеваюсь, и так непрестанно.
Дверь действительно была открыта. Странно, но показалось, что она нарочно так сделала. Всех призывая... в свидетели.
Изо всех сил улыбнулся Альке, попросил у нее воды – нет; а чаю? – нет; а что мокрое есть дома?.. Встал, сел, постучал пальцами по стеклу, расправил красный цветок на диване, погладил пяткой ворс ковра, в общем, сделал множество разнообразных движений, лишь бы не слышать самого себя.
Надо было срочно выплывать на какой-то другой бережок. Учиться разговаривать на местном языке, а не только камлать всеми частями тела, разговаривая одними гласными, и то не всеми.
Или новый язык создать, пользуясь общими впечатлениями от такой маленькой общей жизни.
...что у нас тут насчет общих впечатлений?..
...эскалатор в метро. Полтора кафе, три прогулки в парке. Гостиница в Велемире. Деревня Княжое.
Негусто крупы для первого отвара.
– Тебе не жарко? – спросил, вскрыв сахарницу и помешав внутри нее сахар маленькой желтой ложечкой.
Аля у плиты наводила какао. Скосилась на сахарницу.
– У? – промычал я.
– Жарко?.. – переспросила она. По голосу было понятно, что даже произнося это, она не понимала смысла произносимого. Подошла к столику, поставила чашку с горячим и густым напитком, взяла у меня ложечку и сама насыпала четыре ложки сахару. Хотя я люблю, чтоб две.
– Да. Жарко, – сказал я, забирая ложечку назад и пытаясь размешать ею сахар в какао.
Аля выдала мне ложку покрупней, не такую симпатичную, бледно-серую. А желтую, снова забрав у меня, омыла над раковиной, насухо вытерла полотенцем и вернула в сахарницу.