— Я хотел знать, как ты идешь на поправку.
— А, это… — Она прикоснулась пальцами к бинту на шее. Бинт наверняка теперь был меньше, чем поначалу. Жест показался ему бессознательным, однако он ошибся, потому что Мередит грустно рассмеялась: — Когда его снимут, я буду похожа на жену Франкенштейна.
— А кто это? — спросила Кэмми.
— Жена Франкенштейна? Да это так, сказка, — ответила Мередит.
— Она имеет в виду, что шрам останется, — пояснил Роб. — Он придаст ей отличие.
— Какое отличие?
— То, что отличает одного человека от другого, — ответил Робби.
— А! — воскликнула Кэмми. — Как у вас. Вы выглядите по-другому. Я никогда еще не видела такого, как вы.
— Кэмми! — в ужасе вскричала Мередит и автоматически подняла руку, чтобы прикрыть дочке рот.
— Ничего, — сказал Робби, хотя и почувствовал, что краснеет. — Как будто я сам не знаю…
— Но, мама. — Кэмми вывернулась из-под руки матери. — Он в самом деле выглядит по-другому. Потому что его…
— Кэмми! Прекрати немедленно!
Молчание нарушил шум машин, идущих по дороге, лай собаки. Тесс подняла голову и зарычала; послышался визг газонокосилки. Робби подумал, что его вид пугает детей. Что ж, дети всегда говорят правду.
Он чувствовал себя страшно неловко. Казался самому себе двухголовым быком. Оглянулся и подумал: сколько ему для приличия придется побыть в саду, чтобы не убежать отсюда.
— Мне очень жаль, Роб, — сказала Мередит. — Она ничего такого не имела в виду.
— Что ж, — делано рассмеялся Роб. — Кэмми не сказала ничего такого, чего бы мы все не знали. — Он улыбнулся девочке.
— Кэмми, я от тебя этого не ожидала, — выговорила ребенку Мередит.
Кэмми подняла глаза на мать и перевела взгляд на Роба. Нахмурилась.
— Но, мама, я ни разу не видела человека с глазами разного цвета, — резонно заметила она. — А ты?
Мередит раскрыла рот и снова закрыла, откинулась на подголовник кресла.
— О господи! А я — второй раз, Кэм. Ты совершенно права, — сказала Мередит и отвернулась.
И Робби, к своему удивлению, увидел, что Мередит страшно смутилась. Ей стало стыдно не из-за слов дочери, а из-за своей реакции на то, что она предположила. Мередит сделала то же заключение, что и он, когда услышала первую реакцию ребенка: Роб был воистину уродлив, и все знали это, но только двое сочли это обстоятельство важным.
Роб хотел смягчить неудобный момент, но не придумал ничего лучшего, чем сказать девочке:
— Так значит, ежи, Кэмми?
— А что ежи? — спросила она удивленно.
— Ты любишь ежей. А пони тебе нравятся?
Кэмми взглянула на мать, словно спрашивая, может ли она отвечать или лучше придержать язык.