Мередит потрепала дочку по всклокоченной голове и кивнула.
— Что ты скажешь о пони? — спросила она.
— Мне больше нравится, когда они маленькие, — откровенно призналась Кэмми. — Но я знаю, что близко подходить к ним не надо.
— Почему? — спросил Робби.
— Потому что они уклончивые.
— Что ты имеешь в виду?
— Они… — Кэмми наморщила лоб. — Они пугаются. А если пугаются, надо быть осторожной. Мама говорит, что надо быть осторожным с теми, кто легко пугается.
— Почему?
— Потому что они могут неправильно понять. Ну, если слишком быстро к ним подойдешь, они подумают, что ты хочешь им навредить. Так что нужно вести себя спокойно или вообще не двигаться. Или если и двигаться, то медленно. Что-то вроде этого. — Она развернулась, подняла глаза на мать. — Я правильно говорю, мама? Так нужно себя вести?
— Ты абсолютно права, — сказала Мередит. — Очень хорошо, Кэмми. Всегда веди себя осторожно с теми, кто пугается.
Она поцеловала дочь в макушку. На Роба она не смотрела.
Похоже, больше сказать было нечего. По крайней мере, так сказал себе Робби Хастингс. Он решил, что исполнил свой долг и ему пора удалиться, и заерзал на стуле.
— Что ж… — сказал он одновременно с Мередит: та произнесла:
— Роб…
Они встретились глазами. Он снова почувствовал, что заливается краской, но заметил, что и Мередит покраснела.
— Кэмми, дорогая, — сказала она. — Пойди спроси бабушку, готов ли ее лимонный пирог. Я бы съела кусочек, думаю, что и ты тоже…
— Да! — воскликнула Кэмми. — Я очень люблю лимонный пирог, мамочка.
Она слезла с шезлонга и помчалась, окликая бабушку. Через мгновение дверь за ней шумно захлопнулась.
Роб хлопнул себя ладонями по бедрам. Мередит явно дала ему сигнал уходить.
— Что ж, я очень рад, что ты уже поправилась, Мерри.
— Спасибо. — И после паузы: — Забавно, Роб.
— Что? — спросил он, помедлив.
— Никто больше не называет меня «Мерри». Никто, кроме тебя.
Он не знал, что на это сказать. Не знал, какой вывод из этого сделать.
— Мне это нравится, — сказала Мередит. — Я чувствую себя при этом особенной.
— Ты такая и есть, — ответил он. — Особенная.
— Ты тоже, Роб. И всегда таким был.
Настал момент. Он ясно это видел, яснее, чем когда-либо еще. Голос ее был спокоен, и она не шевельнулась, но он почувствовал ее близость и, почувствовав это, ощутил, как страшно похолодел вокруг него воздух.
Роб откашлялся.
Она молчала.
На крышу сарая опустилась птица.
— Мерри, — сказал он наконец.
— Ты останешься на лимонный пирог, Роб? — спросила Мередит.
— Да, — ответил он просто. — Останусь. Я его очень люблю.