— Забудь ты эти побасенки, дочка, — страшно пробормотал Батон, и в его глазах тускло сверкнул огонек от висящего при входе фонаря.
— Но если они вернутся, обязательно отравят Пионерск! — выпалила Лера, осененная ужасной догадкой.
— Это в том случае, если они туда попилят, а не куда-нибудь, еще, — ответил дядя Миша. — Короче, возвращаться нам надо, пока еще не по… тихо!
Резко отодвинув полог палатки, Батон прислушался. В заполненном ящиками ангаре стояла плотная тишина.
— Может, это к вам? — высунулась из-за его плеча девушка. — Дядя Тарас собирался зайти.
— Никого я не жду. Всем нашим специально схемы с ловушками раздал, чтоб спокойно приходили.
— Тогда, наверное, это Чучундра.
— Не-ет, подруга твоя все мои силки давно изучила, — прошептал напрягшийся Батон, оглядывая высящиеся в сумраке стены из ящиков. — А это явно кто-то о ловушку споткнулся и деру дал. Следят за нами, Лерка. Чуют, что я копаю.
Испуганная девушка крепче обняла колени.
— Пора тебе. И смотри на камбузе не сболтни. А лучше — вообще забудь до поры, — прошептал Батон, закрывая полог. — С Лобачевым я сам перетру.
Напуганная Лера робко кивнула и полезла наружу.
— Я одна боюсь… — застыла она на полпути.
— Иди спокойно, — голова дяди Миши скрылась в палатке, и Лера осталась одна в мрачном лабиринте из ящиков и контейнеров.
* * *
«3 октября 2033 года.
Я для себя все решил…».
Лодка входила в Ла-Манш. Высокие иссиня-черные волны, с кончиков которых налетающий ветер срывал белые барашки пены, тревожно накатываясь, терлись о могучее сигарообразное тело, словно судно пересекало не морской пролив, а взболтанную склянку с чернилами. Вязкие, густо замешанные облака, шуршащие по палубе редкой снежной моросью, стремительно обгоняли возвышающуюся над водой рубку атомохода. Резко налетал колючий ветер, назойливо дергая за поднятый воротник потертого, но все такого же прочного кожаного плаща. Стоявший на палубе Лобачев безвольно опустил руки, всматриваясь в далекое серое марево, за которым когда-то простиралась Франция. Но наполовину прикрытые козырьком фуражки, потускневшие от времени и лишений глаза видели совсем другое.
Свадьба и долгожданная командировка, которую он так долго выпрашивал. Залитые алым багрянцем ласкового майского солнца Елисейские поля и Лувр. Уютные кафешки и впервые попробованное настоящее вино, заедаемое ломтиками сыра, вонючий запах которого не вязался с непередаваемым нежным вкусом. Примеряющая полушубок жена, которая, еще не веря в свое счастье, кокетливо крутится перед зеркалом в одном из многочисленных бутиков. Та, первая, провожавшая его в автономку из Северодвинска. Которая, наверное, двадцать лет назад так и не поняла, что ее убило. Просто потому, что не успела. Хрупкая фигурка среди нескольких сотен провожающих. Лицо и глаза, полные надежды, которые он запомнил на всю жизнь.