Такая оценка говорила о том, что критики, сбитые с толку многочисленными перевоплощениями гениального актера, кое-чего не поняли и не разглядели лица Чаплина, потому что не увидели Чарли. Здесь он представал самим собой, «в своей извечной сущности».
Многие черты роднят пьяницу Кальверо, героя интриги в стиле эдуардовской эпохи[53], с отцом самого Чаплина, который, будучи не в силах вырваться из порочного круга безработицы и запойного пьянства, трагически погиб. Имеются в фильме и отголоски личной жизни Чаплина: у Кальверо, который под звуки рыдающей шарманки бродит в 1914 году по Лондону, есть отдаленное сходство с тем Чарли Чаплином, который исполнял роль пьяницы-джентльмена в пантомиме «Ночь в английском клубе», шедшей в английских мюзик-холлах за год до событий, разыгравшихся в картине.
Итак, Кальверо в возрасте его автора (ему шестьдесят три года), и он тоже великий комический актер, потерявший дар смешить публику: «Когда мы стареем, мы проникаемся уважением к человеческому достоинству, и это мешает нам передразнивать людей», — вот смысл одной из реплик фильма.
В судьбе Кальверо есть что-то общее с судьбой его автора: артист, изведавший в свое время шумную славу, забыт, а когда он выступает изредка в небольших мюзик-холлах, над ним глумятся, как над Чаплином в Соединенных Штатах.
Можно уподобить величавую фигуру Кальверо тем средневековым изваяниям, которые назывались Ecce Homo — Се Человек. Пусть его оскорбляют, высмеивают, унижают, избивают, топчут, пусть лицо его в слезах, крови и плевках, но его мужество и достоинство торжествуют над глумлением.
Среди десятка потрясающих кадров картины самый потрясающий, быть может, тот, который показывает нам Кальверо, просящим подаяние. Артист на самом дне нищеты. Бредя по улицам — этой «сцене вселенной», он играет на скрипке. Его видят в барах, где он, одетый менестрелем, протягивает шапку в надежде получить хоть пенни. Образ героя, не сломленного бедой и продолжающего улыбаться, во многом напоминает самого Чаплина, каким он был в сентябре 1952 года. Присмотритесь к этому нищему, выпрашивающему на старости лет горький хлеб, и вы увидите, что он полностью сохранил свое человеческое достоинство на последней черте унижения.
Однако «Огни рампы» нельзя отнести к «черной» драматургии. Кальверо потерял все: молодость, здоровье, славу и даже дарование; он знает, что его ждет только смерть в нищете и унижении. Но никогда еще он не питал такой веры, такой светлой веры в жизнь и людей. Смерть одного человека — ничто, раз человечество продолжает жить.