— Ваша… сестра? — удивленно переспросил я. — А вы кто?
Лукавая улыбка появилась под густыми усами, и мужчина сделал вид, будто он кланяется.
— Простите мне плохие манеры, синьор Шрайбер. Меня зовут Риккардо Бальданелло. К вашим услугам.
— Откуда вам известно мое имя?
— Я позволил себе во время вашего сна, так сказать, взглянуть на бумаги, которые были при вас. Вы, кажется, ехали с весьма необычной миссией. Вы были на пути к поручителю, которого даже в глаза не видели. Я прав?
— Если вы читали мои бумаги, то знаете, что так оно и есть! — резко ответил я и вновь вспомнил перевернутую повозку, мертвого Пеппо. Это наполнило меня злобой. — Зачем вы напали на мой экипаж?
— Этим я зарабатываю на жизнь, — откровенно заявил Риккардо Бальданелло. — Я и мои люди зарабатываем, собирая с проезжающих экипажей дорожную пошлину.
— А если путники не хотят платить, то вы их убиваете! — с сарказмом бросил я в ответ.
— Если вы намекаете на вашего кучера, синьор Шрайбер, то он сам виноват в случившемся. Послушайся он нас и остановись, ничего бы с ним не случилось, и вы бы не получили ран. Но этот глупый молодчик попытался улизнуть и погнал коней, вот экипаж и перевернулся.
— Значит, по-вашему, Пеппо сам повинен в своей смерти?
— Вы сами это сказали.
Преисполненный ярости, я плюнул в Бальданелло.
— Bandito!
Он невозмутимо глянул на свое колено, куда попал плевок, и сказал:
— Итак, вы уже знаете мое ремесло, синьор Шрайбер, теперь я бы охотно послушал, чем занимаетесь вы. Что может уметь человек, которому делают такое привлекательное и в то же время таинственное предложение? — С этими словами он вытащил из-под жилетки бумагу, и я тут же узнал анонимное письмо, которое ввергло меня в это приключение.
— Я исследую древности.
— Сome? — спросил Бальданелло. — Как?
— Неужели мой итальянский настолько плох? Я занимаюсь описанием древних наук.
— И чего же от вас хотят? Вы будете откапывать останки наших римских предков?
— Это я, вероятно, узнаю при встрече с моим заказчиком. А теперь, когда Пеппо мертв, я даже не знаю, удастся ли мне это.
Беседа дурно сказалась на моем состоянии, тупая боль, которая будто навечно поселилась в моей голове, с каждой минутой усиливалась. Вдруг она превратилась в колющую и очень резкую. Я поморщился и застонал.
— Мы поговорим об этом позже, синьор, — сказал Бальданелло таким тоном, будто мы сидели и обсуждали дела в уютном салоне. — А пока моя сестра позаботится о том, чтобы вам вскоре стало лучше.
Разбойник ушел, а молодая женщина осторожно сняла с моей головы пропитавшуюся кровью повязку. Она обрабатывала мои раны так нежно, как это только было возможно, а потом взяла глиняную миску и начала намазывать мне на лоб какую-то желто-зеленую пасту.