Я бросилась наверх, и в ту же минуту на крыльце послышались шаги Гранта. Наверху я прислонилась к стене, спряталась. Грант не постучался и не стал ждать, пока Элизабет откроет.
– Вы должны прекратить, – сказал он; дыхание его было сбивчивым.
Элизабет подошла к двери. Я представила, как они стоят напротив и смотрят друг на друга через москитную сетку.
– Нет, – сказала она. – Не прекращу, и рано или поздно она поймет, что я прощаю ее. Она должна.
– Нет. Вы не знаете, какая она стала.
– Что это значит?
– Вы ее теперь не знаете.
– Не понимаю, – прошептала Элизабет; ее было почти не слышно из-за беспрестанного стука. Грант стучал то ли ногой о крыльцо, то ли костяшками пальцев о раму сетки. Нервный, нетерпеливый звук.
– Я приехал лишь затем, чтобы попросить вас: не звоните больше. Пожалуйста.
Между ними повисла тишина.
– Ты не можешь просить меня забыть о ней. Она моя сестра.
– Может, и так, – проговорил Грант.
– «Может, и так?» – Элизабет вдруг повысила голос. Я представила ее раскрасневшееся, пылающее лицо. Неужто Элизабет преследует не того человека? Может, Грант вовсе и не ее племянник?
– Я имею в виду, она уже не та, какой вы ее знали. Поверьте мне, пожалуйста.
– Люди меняются, – ответила Элизабет. – Но любовь – никогда. И семья – никогда.
Снова последовало молчание, и я пожалела, что не вижу их лиц. Сердитые они или равнодушные – или вот-вот заплачут?
– Нет, – наконец проговорил Грант, – любовь тоже проходит. – Я услышала его шаги и поняла, что он уходит. Когда он снова заговорил, его голос раздался издалека. – Она разливает бензин по банкам из-под варенья. Грозится поджечь ваш виноградник.
– Нет. – Не шокированным и не испуганным голосом Элизабет произнесла это «нет»; она просто ему не верила. – Она никогда этого не сделает. Даже если за пятнадцать лет она изменилась до неузнаваемости, на такое она не способна. Она любит этот виноградник так же сильно, как я. Всегда любила.
Он хлопнул дверью грузовика.
– Я просто решил, что вы должны знать, – сказал он.
Завелся мотор, тихо загудел и так и работал вхолостую, пока он стоял у дома. Я представила, как они смотрят друг другу в глаза, доискиваясь правды.
Наконец Элизабет сказала:
– Грант, не уезжай. После ужина много чего осталось, я всегда тебе рада.
Гравий захрустел под колесами.
– Нет, – ответил он. – Мне нельзя было приезжать, и это было в первый и последний раз. Она никогда не узнает.
3
Я прождала месяц и еще один, на всякий случай, подсовывая деньги за аренду под дверь Натальи в нужные дни. К концу октября меня уже не так сильно тошнило. Тошнота усиливалась лишь тогда, когда я голодала, а это случалось редко. Денег на еду у меня было достаточно. Украденное у Гранта и мои собственные накопления помогли бы мне продержаться до конца беременности, но я знала, что так долго ждать не придется.