Я жалела лишь об одном, и к дочери это не имело отношения. Вся моя жизнь состояла из проступков, многие из которых были ужасными и принесли незаслуженный вред. Но сожалела я лишь о пожаре. О стеклянных банках в мешке, спичках в кулаке и неосмотрительности, из-за которой вспыхнул адский огонь, горевший еще долго после того, как потух последний язык пламени. Этот огонь стал причиной лжи, разлучившей нас с Элизабет, и драк на протяжении семи лет жизни в детских домах, а его тлеющие угли породили мое недоверие к Гранту. Я не могла поверить, что он любит меня или что не разлюбит, узнав правду.
Грант считал, что его мать стала причиной пожара, разрушившего наши жизни, и хотя он никогда не говорил об этом, я знала, что он так ее и не простил. Но она была не виновата. Это я подожгла виноградники, из-за меня Элизабет так и не переехала к Кэтрин, из-за меня Грант провел юношеские годы, один ухаживая за больной матерью. Я не знала, как развивалась ее болезнь, но то, как Грант относился ко мне – деликатно, оберегая от остального мира, – говорило о многом. Ему не меньше моего была нужна Элизабет.
А теперь было слишком поздно. Виноградник сгорел. Грант всю юность был один, за исключением шести месяцев, проведенных со мной. Я потеряла единственную женщину, которая пыталась стать моей матерью, и было слишком поздно что-то исправлять и пытаться спасти собственное детство. Но несмотря на это, меня преследовала навязчивая идея: мне хотелось вернуться к Элизабет. Больше всего на свете я мечтала быть ее дочерью.
Всю первую половину мая я просидела за замками в голубой комнате. Мысли прыгали между дочерью и Элизабет, и лишь с началом сезона свадеб я вышла из своей берлоги. Марлена делала копии нашего календаря и каждое утро просовывала мне под дверь листки, где каждый квадрат был чем-то занят. Через десять дней ответственность за накопившуюся работу пересилила апатию. Я взяла банан из вазы с фруктами, которую принесла Марлена, и спустилась вниз. Марлена сидела за столом и жевала колпачок ручки. Увидев меня, она улыбнулась.
– А я уж собиралась в наше старое общежитие, – проговорила она, – искать себе ассистентку.
Я покачала головой:
– Я здесь. Что у нас в первую очередь?
Она заглянула в календарь:
– До пятницы ничего срочного. Но после этого начнется полный завал – до восемнадцатого августа всего три свободных дня.
Я застонала, но на самом деле была рада. Цветы стали моей отдушиной. Пережить лето будет легче, чем зиму. И возможно, время залечит раны. Я так на это надеялась, однако пока не убедилась в справедливости этой истины. Со мной, казалось, происходило прямо противоположное: с каждым днем я чувствовала себя все более несчастной, а последствия принятых решений давили все сильнее. Я повернулась и шагнула к лестнице.