Солнце поднималось, а вместе с ним и температура в библиотеке. К середине дня я вся покрылась потом и вытирала лоб мокрой ладонью, точно пыталась стереть воспоминания из переполненного информацией мозга. Я дарила Мередит пионы: гнев, но еще и стыд. Признаться, что мне стыдно за себя, было все равно, что извиниться перед Мередит, чего я никогда бы не сделала. Если кому и должно быть стыдно, так это ей; это она должна бежать ко мне с охапками пионов, усыпать ими мою постель и украшать торты. Если и пион неоднозначен, сколько раз и скольким людям я сообщала не то, что намеревалась? При мысли об этом в животе стало нехорошо.
Все мои ответы цветочнику окрасились тревожной двусмысленностью. Значение рододендрона – предостережение – упорно повторялось во всех справочниках, однако откуда мне знать, сколько их еще, этих справочников, – сотни, а может, быть тысячи. Теперь я не знала, как он истолковал мои послания и о чем думает сейчас, сидя в пончиковой. Пять часов уже миновало. Он наверняка ждет, глядя на дверь.
Я должна пойти. Оставив книги на полу, я пролетела четыре лестничных пролета и вышла в предзакатный город.
Когда я добралась до пончиковой, было уже почти шесть, но я знала: он будет ждать. Распахнув двойные стеклянные двери, увидела его в кабинке. Одного. В розовой коробке на столе лежало шесть пончиков.
Я подошла, но не села.
– Рододендрон, – требовательным голосом спросила я, как когда-то Элизабет.
– Предупреждение.
– Омела?
– Преодоление всех препятствий.
Я кивнула и продолжила:
– Львиный зев?
– Вероятность.
– Тополь белый?
– Время.
Я снова кивнула и высыпала на стол несколько цветков чертополоха, которые собрала по пути.
– Чертополох обыкновенный, – проговорил он. – Мизантропия.
Я села. Это был экзамен, и он его сдал. Мое облегчение было огромным, несоизмеримым с этими пятью простыми ответами. Вдруг почувствовав страшный голод, я взяла из коробки пончик с кленовым сиропом. За день я не проглотила ни крошки.
– Но почему чертополох? – спросил он и тоже взял себе один, с кремовой начинкой.
– Потому что, – ответила я с набитым ртом, – это все, что тебе нужно знать обо мне.
Дожевав пончик, он принялся за другой. Потом покачал головой:
– Это неправда.
Я достала из коробки пончики с глазурью и сахарной пудрой и положила на салфетку рядом с собой. Он ел так быстро, что я побоялась, что коробка опустеет раньше, чем я доем первый.
– Есть другое значение? – спросила я, продолжая жевать.
Он молча пристально взглянул мне в глаза.
– Где ты была эти восемь лет?
Его вопрос заставил меня вздрогнуть.