А завтра началось чуть ли не с поцелуев казаха, который был просто без ума от новой Доски почета. Знаю я вашу благодарность! Сначала „спасибо“, а завтра — „идешь на выписку“. Но нет — судя по его узким глазам, пару недель еще продержит. А потом буду искать новое отделение. Пока же меня больше занимало другое — месть!
На Сашкино счастье, в гости зашел Мыш. Гуляя с ним, я рассказывал о жестоком надо мной надругательстве и описывал то, во что Ежу это выльется. Семён выглядел озабоченным. Не первый день меня знал — чувствовал, что дело действительно может кончиться трибуналом. И ему удалось меня уговорить. Да, ты прав, у Сашки своя жизнь, другие интересы, заботы, предпочтения. И не его вина в том, что они не совпадают с моими. И отчитываться передо мной он вовсе не обязан. И никакое это не предательство. И клятвы верности он не давал. Если я хочу жить спокойно, я должен отвлечься от Ёжика. Что ж, всё правильно. Я не буду ничего предпринимать. Даже не спрошу ни о чём. Но не думать о нём я не могу.
В класс я пришел последним. Только принялся за работу, как Сашка стал рассказывать о девичнике, на котором ему посчастливилось побывать, о новой своей подружке, о том, как хорошо и неистово она умеет любить, и сколько раз вчера это сделала. Совершенно очевидно, что вся вода лилась на мою мельницу. А зачем, собственно? Я не мог понять, чем я заслужил подобное к себе отношение. Скорее всего, он мстил мне за то, что я оскорбил его мужское достоинство. Он не мог простить мне то, что я раскрутил его на все эти „говенные дела“, по его выражению. Чувствовалось, что ребятам было абсолютно наплевать на количество палок, брошенных им за вечер. И я сделал вид, что мне это безразлично. Никто не задавал Сашке попутных уточняющих вопросов, и он вскоре умолк. Когда все ушли на обед, я решил пообедать адельфаном. Просто так, от нечего делать, проглотил всего пачку. Никому и ничего доказывать я не желал. Хотелось поймать глюки и хоть на несколько часов уйти в другой мир. Через полчаса я ничего не почувствовал. Добавил ещё пять таблеток. Буквы под пером плясать не начинали. Дыхание было свободным и спокойным, пульс ровным. Пришли ребята. Мишка предупредил, чтобы особенно не шумели, ибо в актовом зале начинается собрание всех полковников. Я шуметь и не думал. В голове начиналось брожение бредовых идей. Писать я уже не мог. В предбаннике поставили несколько новых столов один на другой. Образовалось что-то типа пещерки, в которой мы иногда подрыхивали. Туда я и направился. Не помню, сколько пролежал, пока не почувствовал, что адельфан уже сидит в глотке и просится наружу. Добежав до туалета и избавившись от содержимого, решил умыться холодной водой. Мне казалось, что я умираю. Обшарпанное зеркало, висевшее над умывальником, показало полное отсутствие цвета губ. Вернее, они были белыми. Я было решил, что это начинающийся дальтонизм. Вентиль крана не повиновался моим рукам. Попытался открыть двумя руками, но в этот момент кто-то выключил свет, и я провалился в пустоту.