Три следующих дня мне пришлось посвятить азбуке Морзе. Я настолько преуспел в учении, что очень быстро превзошел многих сослуживцев, только этим и занимавшихся. Вернее, не только этим. Два раза в неделю весь наш взвод вместе с Ивановым уходил в наряд на самый что ни на есть настоящий свинарник — разумеется, без меня. Как ненавидели меня мои однополчане! В душе я их понимал, но ничем помочь не мог. Уставшие и вонючие, приходя в казарму, они видели меня сладко спавшим. Драться боялись из-за ответной реакции в виде припадков. С Вадимом за это время судьба меня не сводила. Любимый проводил ночи либо в туалете, либо в свинарнике, где и умудрялся хоть немного отсыпаться.
Кроме изучения „морзянки“, я работал над всякого рода документацией, которую почему-то меня заставляли раз за разом переписывать. Впрочем, у меня и в мыслях не было хоть как-то выражать недовольство.
В один прекрасный январский день — вернее, вечер — появился Юра. Он пришел опрыскивать помещение то ли от крыс, то ли от нас. Встреча боевых друзей была короткой, так как все уже выходили строиться на ужин. Пообещав скоро заболеть, я пошел принимать пищу, которая в тот момент не показалась мне чересчур отвратительной.
Я начинал привыкать к скудной и серой жизни. После завтрака — занятия „морзянкой“, потом обед, потом работа над бумажками, потом ужин, потом обязательный просмотр программы „Время“, на который сгоняли даже сержантов. День кончался тем, что я ложился в холодную кровать и начинал мечтать о Вадиме. Но его постель была по-прежнему бесконечно пуста…
Из-за этой поганой программы „Время“ ко мне приклеилась вовсе не заслуженная, на первый взгляд, кличка „Катя“. Во всём была виновата Катя Лычёва, как потом написал один „культуролог“ — большезубая пионэрка, любовница Саманты Смит, царствие ей небесное. Так вот эта самая Катя, любимица президента Рейгана, однажды написала ему письмо, что, мол, нехорошо продолжать гонку вооружений. За это она удостоилась приема у него в Белом доме и теперь не сходила с экранов телевизоров. Общего у меня с ней было много: фамилия, нелюбовь к гонке вооружений и, хочу надеяться, предпочтение мужского пола женскому. Но мои-то сослуживцы об этом еще не знали, и даже повода догадываться я им пока не давал. Однако это не помешало Антону запустить кличку, которая, впрочем, не казалась мне обидной. Пошли производные типа „Катенька“, „Катюха“ и вопросы, не родственница ли она мне случаем. Я с притворной злобой отвечал, что дочка, а потом начал отмахиваться обеими руками, утверждая, что она не дочка мне и вообще не родственница и даже не однофамилица.