Окутанный пеленой счастья, я не заметил, как земля освободилась от снега, а я — от последних следов экзекуции. Из тех ребят, которые были свидетелями моего „введения в свет“, остался один Алик. Постепенно уезжали те, кто должен был уходить на дембель. Их заменяли в основном только что призванные ребята, которые раньше других почувствали почти что свободный госпитальный воздух. Молодежь была шустрая, и Алику приходилось прикладывать немало усилий, чтобы удержать власть в своих руках. Всё реже он уделял внимание мне. Скорее всего, это было связано с приближением срока его дембеля, хотя другая причина наверняка таилась в том, что Алику была необходима свежая струя.
Мне было плохо, я не знал, что следует предпринять, дабы удержать около себя неистового самца. В поисках выхода из непривычной для меня ситуации я бродил по госпитальным дорожкам. Не только в поисках выхода, который не могли подсказать вовсю раскаркавшиеся городские птицы — теплилась надежда, что я смогу отвлечься от мрачных мыслей при помощи нового флирта. Склонив голову и раскинув уже изрядно отросшую сексапильную челку, я смотрел под ноги, не забывая при этом оценивать всех встречавшихся на моем пути парней. Когда я пошел на пятый круг и проходил мимо своего корпуса, на глаза мне попался чудный мальчонка, который тоже, видно, вышел прогуляться. И, как мне сразу показалось, с теми же мыслями, что и я.
Приблизившись к нему, я попросил его остановиться и составить мне компанию. Он согласился, и уже на втором круге я знал о нем всё. Толика привезли в госпиталь ночью с сердечным приступом. В рядах доблестных защитников Родины он был лишь три дня. Я мысленно похвалил своего нового знакомого: надо же, нашелся человек, который перещеголял меня в искусстве сотворения фиктивных диагнозов! Голос Толика звучал ровно и спокойно. Сам он напоминал маленького бурундучка. Его интересовала прежде всего жизнь отделения, и я в точности повторил то, что когда-то мне советовал Алик. Анатолий возмутился, узнав о коварстве полковника. Он пообещал не поддаваться на его провокации. С мрачного я перевел разговор на более светлый — вернее, голубой. Решив проверить Толика, я стал расписывать ему бесчинства гомосеков в отделении. Мой рассказ нисколько не испугал его. Правда, я также не заметил, чтобы он его заинтересовал. Решение атаковать я принял по окончании третьего круга. Когда мы поднимались по лестнице, ведущей в наш корпус, я откровенно признался, что я и есть один из двух бесчинствующих гомиков, и что второй наверняка будет рад появлению новенького. Крепко взяв Толика за руку, я повел его в лифт и нажал на „стоп“. Присосавшись, как вампир, к его шее, я слышал прерывистое дыхание и бешеный стук наших сердец. Немного надавив на его плечи, я заставил его присесть и открыть рот. По неопытности он пустил в ход зубы, и мне пришлось погрузить свое орудие до самого основания.