Я стоял в зловонной комнате и наслаждался журчанием золотого водопада, как вдруг услышал, а потом и увидел, что дверь туалета открывается. Наверно, в надежде на чудо я ее не закрыл на замок. И правильно сделал! Не дав мне закончить то, за чем я туда пришел, Адонис одним движением руки перевернул меня и усадил туда, где было мокро и не очень чисто. „Унитаз“, — осенило меня, и я с легким испугом посмотрел в глаза Адониса. Его взгляд не предвещал ничего дурного, а руки расстегивали „молнию“. Я догадался открыть рот, и не только потому, что так обычно в этих случаях поступают. Габариты его инструмента заставили рот испуганно распахнуться. Колеса стучали, минуты бежали. Наконец, почувствовав, что дозрел, Адонис властной десницей поставил меня на пол и пристроился сзади. „Приятно всё-таки начинается моя служба“, — подумал я, но в это время очередной толчок отбил у меня всякую охоту думать. Очнулся я на том месте, где было мокро и не очень чисто. Однако руки Адониса стали нежными и ласковыми. Именно они помогли мне встать и добраться до постели. Адонис еще раз пожелал мне спокойной ночи. Проводив его томным, благодарным взглядом, я забылся в сладком сне.
Пробудился я от прикосновения к плечам всё тех же, но уже грубых рук: „Вставай, подъезжаем“. И всё же эти слова были произнесены с такой теплотой! Я сразу проснулся, смекнув, что явь бывает ярче всяческих сновидений. Через полчаса мы были в здании вокзала, на фасаде которого я различил надпись „Борисов“. Вспомнив курс географии, я понял, что это Минская область, а значит, Белоруссия, а не Чехословакия. Мерзкий мужлан сержант кое-как нас построил и повел в темноту…
Пришли мы в какой-то военный городок. Когда стало светло, я стал искать того, о ком неустанно думал всё это время. Тщетно. Группа вместе с Адонисом откололась где-то по дороге, и я больше его не видел. Безрезультатные поиски и жуткий холод приближали отметку моего настроения к отметке температуры воздуха. Уже ближе к вечеру меня вызвали на медкомиссию, которую специально устроили для особо больных. Попка после Адонисова чудища страшно гудела, а тут еще спросили, на что я жалуюсь. Не помню, что я им говорил (боюсь, если бы я сказал правду, меня бы не поняли). Эти злодеи сразу определили меня учиться на сержанта. „Фигушки! — подумал я тогда. — Вот выучусь на командира — не буду таким, как тот быдло сержант. Меня все будут слушаться за то, что я никому не буду отказывать. А ругать солдат буду только за робость“.
Поздним вечером нас привезли в огромный военный городок. Настолько огромный, что мы шли по его территории около получаса. Когда я узнал, как городок этот называется, стало смешно и страшно одновременно — „Печи“. Ну, хоть конспирироваться не стали. Был я как-то в детстве в военном пионерском лагере „Солнышко“. Жутко там было, и Солнца я не видел. А здесь сразу всё расставили по своим местам кратким, но многообещающим названием. Не верилось, что именно здесь мне и предстоит сжечь два года своей буйной и быстро проходящей, как гонорея, молодости. В казарме нас встретили с большой теплотой и пониманием: „Вешайтесь! Будем вас гонять, как котов помойных“. Вслед за этим пожеланием последовала команда ложиться спать.