Однако, по имеющимся данным, обстановка изменилась внезапно. Мне сообщили, что в самые последние дни в Варшаву прибыл некий эмиссар, очевидно, все того же «Черного интернационала», с приказом начать мятеж немедленно. Польское подполье многоуровневое, вышло так, что мои люди не все его сумели взять под контроль…
Здесь Чекменев рисковал, и сильно. Вдруг бы князь вспомнил про Фарида, о том, что турок тоже был «эмиссаром», работал по «национальному вопросу», и связал ниточки воедино? Спросил бы в лоб: а чем сейчас занимается твой пленник? Опять пришлось бы врать, изобретая мифическую командировку на Кавказ. Слава богу, не вспомнил.
Что же касается остального, заговорить князя он мог свободно, поскольку владел вопросом досконально.
— С чисто человеческой точки зрения все это, конечно, ужасно. Жертвы среди наших солдат и офицеров, среди мирных людей, никаким образом не причастных к идеям и планам националистов. Правда, многие из этих «мирных» горячо поддерживают инсургентов, и не только нравственным образом, но и чисто практически тоже. Сообщают адреса российских военнослужащих, доносят на поляков, так или иначе связанных с государственной властью, грабят, самой собой. Но все же, все же… Я вот всегда утешаю себя тем, что, как бы ни были тяжелы последствия наших действий или бездействий, помимо них ежедневно куда большее количество людей умирает от болезней, автомобильных аварий, прочих несчастных случаев. Рок, провидение умеют рядиться в самые разные одежды, и не нам судить о смысле и последствиях происходящего.
Князь начал успокаиваться, привычно обволакиваемый чекменевским парадоксальным красноречием. Махнул рукой, указывая на кресло.
— Хватит столбом стоять, садись уж, философ…
Чекменев благодарственно кивнул, занял привычное место, не потеряв нить рассуждений.
— Что же касается политического и даже исторического планов, все складывается самым благоприятным образом. Котелок свободолюбивых и революционных идей естественным образом перегрелся. И в России, и за ее пределами. Что — закономерно. Нашим, в частности отечественным, интеллектуалам почти вековая жизнь без волнений и потрясений приелась хуже горькой редьки. Не за что бороться, не за что возвышать голос совести. Эпизодические, ничем не заканчивающие и не привлекающие ничьего внимания выпады против «неоколониализма» и участия российских войск в локальных приграничных конфликтах уже не приносят ни морального удовлетворения, ни политического капитала. Власть, которая состоит из них же, только чуть более нахрапистых и удачливых, на все вроде бы смелые выпады и кукиши в кармане смотрит, как выразился один остроумец, «сквозь зубы».