Спустя некоторое время, в комнату вошли первый визирь, юзбаши Еш-Назар, шейх-уль-ислам Кутбэддин и пригласили русского посла следовать за ними.
Перейдя дворцовую площадь, вымощенную жженым кирпичом, свита с послом вошла в большой квадратный двор. У стен его, в ожидании приема, сидели кайсакские баи, прибывшие по разным делам к хивинскому хану. Мухаммед-Рахим-хан не спешил встретиться с ними. Свита прошествовала мимо кайсаков, не удостоив их внимания. А они все как один поднялись на ноги, склонили головы перед ханскими вельможами. Стражники спешно распахнули ворота. Внутренний двор представлял собой огромный квадрат. Здесь в несколько рядов стояли медные пушки разных калибров. Это был оружейный двор...
Пройдя второй двор, свита оказалась у красочных резных ворот. И опять стражники мгновенно распахнули ворота и склонились в поклоне.
Третий двор был богаче двух предыдущих. Он утопал в зелени. Тут и там били фонтаны. Всюду стояли, сидели, ходили, бегали приближенные, родственники, дети и внуки хана. Миновав и этот двор, свита вошла в длинный, крытый зеленым камышом тоннель, прошествовала между двух рядов стражников и вышла в четвертый двор. Был он шире всех других и не отличался никаким убранством. Это была огороженная глиняными стенами степь. Всюду росли дикие травы и цветы, а посреди стояла войлочная кибитка.
Муравьев удивился столь невзыскательному вкусу хивинского хана. И только потом понял, что высшая изысканность владыки — невзыскательность. Телохранители Мухаммед-Рахим-хана распахнули шелковые занавески. Визирь, а за ним Муравьев вошли в кибитку. Хан сидел на ковре. При виде русского он сощурился, капризно выпятил губу — видимо, его тронуло величие мундира.
— Хош, гелюбсен! (Хош гелюбсен — добро пожаловать) — хан поднял приветственно руку. Муравьев склонил голову.
— Говори, зачем приехал и какую просьбу привез? — строго спросил Мухаммед-Рахим хан. — Какими словами тебя облек твой генерал, говори. Письмо его я прочитал.
Разговор он повел на тюркском языке, и Муравьев также на тюркском рассказал о цели своего приезда. Мухаммед-Рахим-хан недобро усмехнулся, обнажив пожелтевшие зубы:
— Значит, боится твой генерал кайсаков, коли не хочет водить караваны через Мангышлак? А мои купцы кайсаков не боятся. Видел, сколько их сидит во дворе, кайсаков-то? Все до одного мне подчиняются. А иомуды не слушают меня, посол. Они с каджарами больше знаются...
— Позвольте слово, светлейший хан, — выговорил Муравьев.— Если вас беспокоют иомуды, мы готовы помочь вам...
— Я помощи ни у кого не прошу! — гордо ответил хан. — Порох у меня есть, пушки есть...