Евгений вышел на крыльцо и не успел сделать и двух десятков шагов, как почувствовал себя словно в медвежьих объятиях.
— Военлет Воробей! — воскликнул наседавший с акцентом.
Женя сразу сообразил, что так звать его могли только немногие друзья из первого тверского авиаотряда. «Неужели старый дружище Петька Пумпур?»
Петр на радостях так сжимал Птухина, что тот слова не мог вымолвить.
— Ну, ну, товарищ Пумпур, — заступился Маслов, — военлета РККА раздавите, нанесете ущерб всей Красной Армии.
— Петька! Вот это да!.. Никак не думал! Вот так встреча! — Обнявшись, хлопали они друг друга по спине.
— Ребята, приглашаю в гости, друг мой приехал. Вместе Врангеля били! — Пумпур радостно обвел взглядом лица окруживших их летчиков.
В хате на краю деревни, где теперь поселился Женя вместе с Пумпуром, нельзя было продохнуть от табачного дыма. Пламя керосиновой лампы, словно вытянутый на берег пескарь, конвульсивно вздрагивало, хватая порции кислорода, с каждым часом уменьшая яркость. За маленьким дощатым столом, приткнутым к кособокому подслеповатому окну, с трудом разместились восемь здоровенных парней. Сразу же после первой, «за встречу», как обычно, сам собой завязался разговор о полетах. Помянули «старые гробы» — «спады» и «мартинсайды», уносившие ежегодно из авиаотряда три-четыре жизни. Потом как-то без перехода и паузы были подвергнуты аналитической оценке с разложением на положительные и отрицательные элементы командир и комиссар. И теперь, разбившись на группы, гости вели разговор на различные темы, почти не мешая друг другу. Женя с Петром уточняли моменты, когда судьбе неугодно было, чтобы они встретились. Выяснилось, что оба учились в егорьевской «терке». Только один входил в нее тогда, когда второй закрывал за собой противоположную дверь. Бывает же такое!
Духота усиливала опьянение. Голоса раздавались громче.
— Кто это? — спросил Женя у Петра, указав на военлета, сидевшего напротив Виктора Юнгмейстера [В. А. Юнгмейстер — герой гражданской войны].
— Уваров, военлет третьего отряда.
Женю, заинтересовало содержание разговора. Широкой ладонью рассекая воздух перед носом Юнгмейстера, Уваров наступал:
— А я тебе говорю, что нельзя так сразу отметать старые традиции авиации. Мы ведь не пехота… Мы ведь даже не красноармейцы, да? Ты скажи, кто мы по строевой категории?
— Ну комбаты, ну и что, так ведь… — Виктор хотел взять инициативу разговора, но Уваров не дал ему договорить.
— Во, комбаты, значит, и дисциплину нам вводить нечего. Мы ее переросли! Ну ладно, в воздухе я еще согласен, летная дисциплина. А на земле нам пехотная муштра ни к чему. Не было ее раньше, не нужно и сейчас. В этом, брат, особенность, привилегия авиации. Мы ведь как? Сегодня есть, завтра нет…