— Я не покидаю страну, — холодно сообщил им граф, не потрудившись спешиться. — Я просто возвращаюсь домой, в Нормандию. Если вам недостаточно моего слова, то у меня есть письмо от господина де Лессэ, подтверждающее это. — (Упомянутое имя принадлежало известному политику.) — Его не порадует известие о том, что вы нас задержали. Он рассчитывает переехать в мой дом, что окажется невозможным, если вы заставите меня вернуться.
Офицер недоверчиво нахмурился.
— Могу я увидеть это письмо, мсье?
Не пытаясь скрыть раздражение, граф подал документ, сопроводив словами.
— Я не обязан предъявлять его. Пока еще нет закона, запрещающего нам выезд из Парижа.
Было письмо подлинным или нет, Мадлен не знала, но офицера оно, по-видимому, удовлетворило, и их пропустили.
Миновав ворота и лепящиеся к городской стене домишки, они поехали по открытой местности. Мадлен облегченно вздохнула и откинулась на подушки сиденья. Выглянув в окно экипажа, она увидела, как граф пришпорил своего резвого скакуна и галопом послал его вперед. Для человека, который провел значительную часть своей жизни в парижских салонах, граф де Ренье удивительно хорошо держался в седле.
Солнце поднялось выше, предвещая хороший день. Мадлен опустила окно на своей стороне экипажа и полной грудью вдыхала свежий воздух. Она почти уже забыла аромат дикой природы, запах сохнущей травы и листьев, и теперь воспоминания пробуждались в ней, а вместе с ними росло и крепло чувство оптимизма. Жизнь с Филиппом была хороша, но она закончилась. Теперь для нее начинается новый этап, и впервые за многие недели Мадлен посмотрела в будущее с радостью и надеждой.
Она уже написала тетушке и, хотя не знала, дошло письмо или нет, не сомневалась в хорошем приеме. Ферма ее родственников была большой, и дело на ней спорилось. Располагалась она между лесом и рекой, лучшего места для фермы нельзя было и придумать.
Ближе к полудню Мадлен задремала. Разбудила ее начавшаяся тряска — оказалось, экипаж свернул с дороги и начал подниматься на поросший высокой травой пригорок. Вскоре он остановился.
— Почему мы остановились? — спросила Мадлен, когда граф открыл ей дверцу.
Он улыбнулся — той редкой улыбкой, которая вызывала в ней более теплые к нему чувства.
— Я подумал, что вы могли проголодаться.
— И были правы, — призналась она.
— Значит, устраиваем здесь пикник. — Он подал руку, и Мадлен оперлась на нее, выходя из экипажа. Рука была теплой, надежной и при этом странно тревожащей. Мадлен отошла от него так скоро, как позволяла учтивость.
— А тут очаровательно! — воскликнула она, осмотревшись.