— Конечно, конечно! — сказал Бутков. — Буди Германа, да пусть подают экипаж к черному ходу.
— Сейчас разбужу, не хотите ли пока чего-либо выпить?
— Нет, ничего…
Шершпинской направился к двери соседнего кабинета, но вызволить Германа из спальни Анельки оказалось не так-то просто. Тщетно кричал в дверную щелку Шерпинский о том, что Германа Густавовича требуют по срочному делу.
— Какое… там еще срочное дело? Пся крев!
— Герман Густавович! Вас Бутков зовет! Безотлагательно! — взмолился Шершпинский, проклиная в душе Анельку, юного красавца, себя и свою судьбу!
О! Если мог бы он приказать высечь всёх этих людей на конюшне! Их бы секли, они бы визжали, а он бы стоял, смотрел и улыбался!
— Вам Федор Алексеевич всё объяснит! — сказал Шершпинский, беря молодого правоведа под руку, и увлекая за собой.
Через минуту оба сидели в экипажах. Из-под полозьев взмывал снежный
прах.
А дворецкий уже провел к Шершпинскому Полину-монтевистку, за которой съездил по приказанию хозяина.
Полина уселась в кабинете напротив Шершпинского. Её вьющиеся темные волосы рассыпаны по плечам, темная пелерина скроена так, чтобы сделать как можно незаметнее её горбы. Но искривление позвоночника привело к тому, что голова её как бы ушла в плечи. Полина откидывает голову, смотрит пронзительно в переносицу Шершпинского.
— Что за нужда была булгачить меня ночью, да еще под утро, когда самый сладкий сон. Твой дворецкий переполошил всю мою дворню.
— Полина, моя дорогая, мы оба родились в этом проклятом городе, он ест человека белыми ночами, чахоткой, коротким летом, но он его привораживает и не отпускает. Мы — петербуржцы, и мы друзья детства, разве не так? Скажу больше, ты ведь говорила в детстве, что любишь меня… разве не так?..
Смородиновые зрачки Полины неестественно расширяются:
— Ты тоже говорил, что любишь… что же с того? Слова, есть слова… — она смотрит на Шершпинского почти с ненавистью. Но есть и еще какой-то оттенок в её глазах.
— Ты многое знаешь обо мне, — говорит Шершпинский, — но ты знаешь не
всё…
— Нет, я знаю всё! — жестко отвечает Полина, — я знаю даже о чем ты хочешь просить меня. Тебе грозят смертью, и ты хочешь спасения…
— Да, ты и в самом деле ясновидящая, я в этом давно убедился, — говорит Шершпинский, — но ты видишь всё общим планом, а я тебе расскажу детали…
— Если я захочу их знать…
Полина невольно вспоминает, как их бонны водили гулять рядышком, как оборачивались прохожие и говорили: "Какие хорошенькие! "Так было, пока Полина не упала на камни, когда порвалась петля исполинки. Потом, сколько помнит себя, были — сиделки, врачи. Мать потратила всё состояние и даже продала дом, чтобы вылечить её. Но никто не выпрямил её горбы, только мать разорилась и умерла от огорчения. А смазливый Ромчик, как только она заболела, так и позабыл её…