— Абвер его арестовал? — спросил Гельмут.
— Его не арестовали. Он погиб.
— И ты знаешь как? — произнес Гельмут, глядя в окно, где с ревом пошел на взлет лайнер. — Я почему-то верил в его счастливую звезду.
— Я не уверен, что он где-то дал промашку. Как раз в это время произошло покушение на Гитлера. Сам понимаешь, мне интересоваться его персоной было опасно, да, признаться, и не до него было: тут такие головы полетели! Пострадало и наше ведомство… Вот о чем я подумал, Гельмут. Ведь Кузнецову ничего не стоило меня погубить.
— Он-то смолчал, а вот ты?..
— Ты мне не веришь, Гельмут?
— Мне было бы очень неприятно узнать, что ты это сделал, — уронил Гельмут.
— Давай рассуждать логично, — миролюбиво заговорил Бруно. — После встречи со мной Кузнецов еще много насолил нам… И погиб как герой, поверь мне.
— Я верю тебе, Бруно.
— После двадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года — дня покушения на Гитлера — расстреливали пачками генералов, высших офицеров… — Бруно задумчиво смотрел на брата. — Почему тебя так интересует судьба этого человека?
— Ты не поймешь, Бруно, — крутя на пальце перстень, сказал Гельмут. — Жаль, что он погиб.
— А своих соотечественников тебе не жаль? — В глазах Бруно появился холодок, хотя голос был по прежнему ровный.
— Каких? Тех, кто вешал, расстреливал ни в чем не повинных людей, не жалко. Мы развязали вторую мировую войну, отправили на тот свет пятьдесят миллионов людей. Мне жалко таких, как я, обманутых пропагандой, отравленных нацизмом. Кем мы были в руках Гитлера? Оловянными солдатиками!
— А то, что ты сейчас говоришь, разве не пропаганда? Русская пропаганда! Ну ладно, допустим, Гитлер почти всю нацию оболванил, зачем же ты теперь второй раз позволяешь себя оболванивать? И кем? Нашими кровными врагами. Не забывай, что советские танки грохотали по мостовым Берлина, гибли немцы и немки, дети и старики…
— Не преувеличивай, Бруно! — оборвал Гельмут. — Русские как раз гуманно относились к нам, и ты это отлично знаешь. Так что оставь в стороне детей и стариков. А что «наработали» эсэсовцы и гестаповцы, теперь известно всему миру. Наверное, и ты побывал в лагерях смерти? Посмотрел на крематории, горы волос, детской обуви и всего прочего, от чего у нормальных людей кровь в жилах стынет.
— Я тебе уже говорил, что нацизм мне претит, — сказал Бруно. — Хватит об этом, брат! Неужели у нас не найдется других тем для разговора?
— Поедем ко мне, — спохватился Гельмут. — Жена ведь ждет!
Они расплатились и вышли из аэропорта. Гельмут подошел к стоянке машин у здания, взялся за руль мотоцикла.