Толстый, средних лет охранник тут же повернулся к ним, и Стивен усилием воли заставил себя замедлить шаг. Дэйви оглядывался, напуганный сам не понимая чем.
Снаружи капюшонники закончили препираться с разгневанной мамашей и бросились к двери.
— Стиви…
— Тсс!
Стивен дернул Дэйви за руку и спокойным шагом направился к полкам с сумками, бусами и ремнями. Охранник нахмурился, не зная, как поступить — на его глазах двое бегущих мальчишек превратились в обычных покупателей.
Дверь распахнулась, и капюшонники врезались прямо в охранника.
Стивен ступил на эскалатор, втащил на него Дэйви и только тогда обернулся. Охранник подталкивал капюшонников, возмущенно вопящих что-то о своих правах, к выходу.
— Мы еще доберемся до тебя, Лам!
Вежливые посетители смущенно оглядывались по сторонам. Стивен покраснел и сделал вид, что он ни при чем. Дэйви крепко держался за его руку — так крепко, точно решил не отпускать ее до конца жизни.
Эйвери пребывал в изумлении. В письме не говорилось ровным счетом ничего! Автор не просил, не умолял, не предлагал своей помощи в слушаниях по делу — первое из которых уже состоялось и привело к переводу Эйвери из Хевитри в Лонгмур, тюрьму более низкой категории.
Он перечитал письмо и почувствовал, как им овладевает злоба. Его собственное письмо было небрежным и загадочным: он потратил несколько дней, чтобы добиться этого тона — равнодушного, в угоду цензорам, и все же достаточно провокационного, чтобы подтолкнуть умного и решительного оппонента к ответу. Восемнадцать лет Эйвери никто не писал, и даже себе он до конца не признавался в том, насколько взволновало его это письмо. Не просто письмо — письмо на интересующую его тему. Письмо от кого-то, так или иначе связанного с семьей жертвы.
Первое письмо C.Л. открыло для Эйвери ящик Пандоры, полный воспоминаний и ощущений. Он начал с Б.П. и изучил объект со всех сторон. Немало дней Эйвери посвятил Б.П. — и в эти дни уже не находился на иждивении Ее Величества, он снова принадлежал себе. И прошитый синими венами нос офицера Финлея, и какая-то дрянь в бумажном пакетике, принесенная к гамбургеру вместо горчицы, — все ему стало безразлично. Он снова был свободен.
Он снова вернулся к началу, и вспомнил по очереди и в деталях всех убитых, и растянул удовольствие на целый месяц.
А теперь вдруг это письмо.
C.Л. обещал стать серьезным корреспондентом, но только зря раздразнил Эйвери. Как женщина! Как ребенок! C.Л. — наверняка женщина! И как она посмела вступить с ним в переписку, а потом прислать ему никчемную писульку? Да пусть она катится к черту!