Последнюю фразу Эллис произнес со слезами в голосе.
Эйвери едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Да уж, слезливого ублюдка следовало бы повесить! Желательно на трусах его ненаглядной Хилли. Эйвери сам с удовольствием затянул бы петлю на шее жалкого нытика, с его мелодрамами.
На секунду Эйвери даже представил, как в последний раз заглядывает в эти полные обезьяньей страсти глаза, отпускает нож гильотины и огромная безмозглая голова катится по полу.
Эйвери очень хотелось сказать Эллису, что шлюха-жена нарочно посылала фотографии своих прелестей, чтобы потом на них дрочили все кому не лень. Но вместо этого он проговорил заговорщицким тоном:
— Он все читает, имей в виду. И тащит все, что ему нравится.
— Кто? — Эллис был заинтригован.
— Финлей, — пожал плечами Эйвери.
Никогда не вредно заронить зерно ненависти.
Райану Финлею ни разу не удавалось поговорить с доктором Ливером.
И он, и остальные надзиратели называли процедуры Ливера «рассусоливанием», интуитивно относя их к таким же поблажкам, как просмотр телепередач или вегетарианское меню для желающих.
И потому, когда доктор Ливер, выйдя из своего кабинета, провожал взглядом направляющегося восвояси Арнольда Эйвери, Финлей не смог удержаться от саркастического:
— Ну что, еще одного исцелили?
Ливер бросил взгляд на Финлея и вернулся к силуэту Эйвери, сопровождаемому силуэтами Энди Ральфа и Мартина Стронга, в чьи обязанности входило провести заключенного в целости и сохранности через несколько блоков.
— Помощь психолога — это их право, — отрезал он.
Финлей гоготнул, но Ливер даже не посмотрел на него. Финлея это задело. Он привык к тому, что здесь его слушаются. Слушаются, а не игнорируют.
— У тех малышей, которых он поубивал, небось тоже были права?
Ральф и Стронг достигли зарешеченной двери в конце блока. Стронг открыл ее, Ральф в это время лениво разглядывал собственные ногти. Эйвери стоял в стороне — щуплая безобидная фигурка рядом с двумя мощными тушами охранников.
— Те дети не были моими пациентами, — парировал Ливер.
Ах ты сволочь! Так ведь и не повернулся! Финлею очень хотелось схватить Ливера за грудки — пусть бы немножко встряхнулся. Пусть бы доктор Всезнайка понял, к кому здесь проявлять уважение.
— Ах так, выходит? Сидит, значит, такой себе в камере, строгает свои деревяшки, а вы только строчите отчеты да загораживаете ему окошко, а он вам все: «Да, мистер Ливер, нет, мистер Ливер», и на самом деле оно ему как об стенку горох, а кончится дело тем, что мы их всех выпустим на свободу, как из чертовой лечебницы, чтобы освободить койки для новой партии!