— Что случилось? — требовательным тоном осведомилась Эйлит, взгляд ее расширенных от ужаса глаз остановился на Голдвине, вернее, на его стеганом жилете, который воины обычно надевали под доспехи. — Почему ты убрал инструменты из кузницы и погасил огонь? — Спустя секунду Эйлит заметила на стуле сложенную и перевязанную кожаным шнурком легкую кольчугу. — Значит, ты уходишь на войну, — охрипшим голосом, еле сдерживая рыдания, произнесла она.
— Эйли, я должен. На поле боя королю понадобится оружейник. — Вскочив на ноги, Голдвин торопливо обошел стол и обнял жену. — Если я останусь дома, то от напряжения просто взорвусь, как бочка с кипящей смолой. — Он судорожно сжал объятия.
Никогда прежде не пахло от него так сильно дымом кузницы и едким мужским потом. Эйлит с болью в душе смотрела на волнистую прядь волос, упавшую на одну из его бровей, на карие глаза и густые ресницы, словно запоминая их.
— Я не выдержу этого, — прошептала она, вцепившись в его рубашку мертвой хваткой.
— Любимая, я знаю, что ты чувствуешь. Но мне нужно идти.
— Для того, чтобы доказать, что ты настоящий мужчина? — воскликнула она. — Вот верное тому доказательство! Этого более чем достаточно! — Эйлит прижала руки мужа к своему выпирающему животу. — Вот что ты должен защищать! А не бросать меня в трудный момент так же, как Оберт де Реми бросил Фелицию.
Вздрогнув, словно от удара, Голдвин побледнел.
— Именно поэтому, ради нашего еще не рожденного ребенка, я иду на войну, — сурово ответил он. — Ради него и нашего будущего. Эйли, пойми. — Прикусив губу, Эйлит положила голову на грудь мужу, прислушиваясь к учащенному биению его сердца. Ее душа наполнилась безотчетным страхом.
— Неужели Вильгельм высадился в Англии? — тихо спросила она, проглотив застрявший в горле ком и подавив порыв разрыдаться.
— Нет, — вмешался в разговор Альфред, вместе с Лильфом поднимаясь из-за стола, — но брат короля Тостиг и Гарольд Хардгад Норвежский напали на нас с севера Йорк уже пал, войска других северных земель из последних сил сдерживают вражеский натиск. Если хочешь спасти своего ребенка, молись за то, чтобы ветра никогда… Не позволили Вильгельму Нормандскому пересечь море, а мы дали достойный отпор норвежцам. — Губы Альфреда, сжавшись, превратились в одну суровую линию. Он шагнул к двери. — У нас нет времени на разговоры. Мы должны отправиться в путь до полудня.
Эйлит всем телом прильнула к мужу. Ей так много хотелось сказать ему, но слова, казалось, застряли в горле. Осталась только жалкая, бессильная ярость.
— О, Голдвин! Береги себя! — проговорила она наконец.