— Хороша!
Матвей Петрович выгреб из костра уголек и, перебрасывая его с ладони на ладонь, как генерал картофелину, прикурил от него измявшуюся в кармане сигарету.
— Эта картошка особая,— сказал он строго.— Партизанская.
— Сорт? — спросил генерал Кузнецов.
— Сортом она потом стала,— ответил генералу председатель.— В войну тут партизанские огороды были. Голод. Немцы кругом. Села пожгли. Скот угнали. А у нас — картошка. Немцам она поперек горла стояла.
— С Федоровым, с партизанским генералом, мы картошкой делились,— похвалился дед Матвей.
— Начали мы картошку копать,— вспоминал Павел Михайлович.— А у немцев в Залесье жандармский пост.
Полицаев нагнали со всей округи. Солдат вызвали. С минометами. Нам отходить нельзя — пропадет картошка. Вот и держались, пока не выкопали.— Павел Михайлович помолчал, нахмурился, повернулся к Сереже: — За нее, за картошку эту, Серега, дед твой голову сложил. Тут его и похоронили. В общей могиле.
— Что же вы памятник не поставили? — с упреком спросил генерал Кузнецов.
— Какой тогда памятник? — возразил дед Матвей.— Крест стоял. Потом останки выкопали и в село перенесли. Там у нас памятник.
— В приказах писали: погиб за Родину,— медленно и задумчиво произнес генерал Кузнецов.— За ее честь и независимость. А в стихах Родина — три березки, отчий дом.— Он помолчал, вздохнул.— Погиб за картошку...
Над поляной поверху пронесся порыв ветерка, и залопотали листья на осинах, правильное научное название у которых «тополь дрожащий».
— Вот интересно мне...— пожевал губами Матвей Петрович.— У японцев точно учет поставлен. В Хиросиме до сих пор от бомбы атомной мрут. И считается, что от войны погибли... А у нас как сосчитали в сорок пятом двадцать миллионов, так и числится. Неправильно это. Сколько с тех пор людей наших перемерло от ран, от горя военного. Дети голодными росли. Может, и Витя, когда б не война... Посмотреть хоть на нашем кладбище... Посчитать...
— «На деревенском кладбище кресты...» — негромко, словно про себя, сказала Наташа.
— Да, кресты,— вздохнул Павел Михайлович.— А дальше как?
На деревенском кладбище кресты,
Граненые дубовые поленья...—
все так же негромко, словно про себя, повторила Наташа и, глядя вниз, в землю, продолжала:
Глубокие, похожие на шрамы,
Кривые буквы скупо сообщают:
Иван, Петро, Христина, Евдокия.
Стоят две даты по краям креста.
И все кибернетические коды,
Громоздкие расчеты траектории
Для бомб и баллистических ракет
Поместятся в коротком промежутке
Меж этих двух четырехзначных чисел...
Она остановилась, повторив «четырехзначных чисел» так, что нельзя было понять: то ли эти слова повторяются в стихах, то ли она забыла, как дальше. Но она забыла и беспомощно посмотрела на Анну Васильевну.