— ОТВЕЧАЙ! — рявкнул Саймон прямо ему в лицо. — МАШИНУ ВИДЕЛ?
Словами ответить старик не мог — с пережатой трахеей, — но резко, судорожно замотал головой.
— Тогда ты не нужен.
Саймон сжал пальцы и почувствовал, как хрустнула гортань. Старик дергался и бился о борт грузовичка, но Саймону его совсем не было жаль. Кусок извивающейся грязи. С чего бы ему жить и дышать, если Лариса и Сергей гниют в могиле? Это недопустимо. И непростительно.
Когда старик умер, Саймон разжал пальцы, и тело упало на землю. Саймон, хромая, подошел к «феррари», взял «узи» и пистолеты — к счастью, оружие не пострадало. Он переложил стволы в пикап, потом вынул сотовый телефон и набрал номер из памяти. Непонятно, есть ли здесь связь — очень уж далеко отовсюду, — но через несколько секунд начались звонки, потом пришел ответ:
— Брок слушает.
Профессор Гупта вел поиск в огромных файлах, а Дэвид пока подошел к окну хижины. Он был слишком взволнован, чтобы спокойно смотреть на экран, где Гупта прочесывал гигабайты данных. Надо было как-то успокоиться.
Сперва за окном ничего не было видно из-за темноты, но, прислонившись к стеклу лбом и затенив глаза руками, можно было разглядеть силуэты деревьев и эффектную полосу ночного неба над ними. Как все ньюйоркцы, Дэвид всегда поражался, сколько звезд видно в небе за городом. Сперва он заметил Большую Медведицу, висящую вертикальным вопросительным знаком, Летний Треугольник — Денеб, Альтаир и Бегу, — и зигзаг Кассиопеи. Потом посмотрел прямо вверх и увидел Млечный Путь, невообразимо огромный спиральный рукав галактики.
Примерно сорок лет назад именно наблюдение за звездами зажгло у Дэвида интерес к науке. У бабушки в Беллоуз-Фоллз в Вермонте он научился узнавать планеты и самые яркие звезды. Пока мать мыла после ужина посуду, а отец мчался в город, чтобы напиться, он сидел на заднем дворе и пальцем рисовал в небе созвездия. Погружаясь мыслью в законы физики — теории Кеплера и Ньютона, Фарадея и Максвелла, — он выяснил, что может отстраниться от пьяной ярости отца и немого отчаяния матери. Всю свою юность он готовился стать ученым, грызя в старших классах геометрию и анализ, а в колледже — с тем же усердием термодинамику и теорию относительности. И когда его демоны все же настигли его в возрасте двадцати трех лет и выбросили из мира физики в темный бар Вест-Энда, это было больше, чем профессиональный крах: он потерял великий источник радости в жизни. И хотя потом он сумел выбраться из ямы и сделать успешную карьеру на окраинах науки, создавая книги о Ньютоне, Максвелле и Эйнштейне, все же ощущение провала осталось. Он знал, что никогда у него не будет шанса встать на плечи этих гигантов.