Он был внешне невозмутим, однако Энн понимала, что это лишь маска. Она робко спустила трусики до колен, затем медленно сняла их. Стянула чулки и осталась совершенно обнаженной, не считая золотой диадемы, по-прежнему венчавшей ее голову. Щеки Энн пылали, ей казалось, что румянец смущения медленно ползет вниз, постепенно заливая ее тело до кончиков пальцев ног.
Рубен молча поднялся, подошел к ней и прижал нагое женское тело к своему, состоявшему, казалось, из одних мускулов, настолько оно было твердым. В том числе та его часть, твердость которой вызывала в ней ответную дрожь возбуждения.
Руки Рубена обвились вокруг ее тела, ладони обхватили ее обнаженные ягодицы. Он слегка приподнял ее, все крепче прижимая к себе. Энн казалась себе пустым сосудом, жаждавшим, чтобы его наполнили.
— Ты такая теплая, — шепнул ей на ухо Рубен. Таким, наверное, был голос змея-искусителя в библейские времена. — Прикасаться к тебе — райское наслаждение.
— А я горю, как в аду, — тихонько возмутилась Энн, которую уже сотрясали волны дрожи. Соски, тершиеся о ткань его костюма, мучительно напряглись, боль желания становилась почти нестерпимой.
— Тебе просто надо научиться терпению.
— Я пытаюсь, — простонала Энн, приподнимаясь на цыпочки и медленно водя рукой по его щеке.
Затем она обхватила его за шею, прижалась еще крепче, и таяла, словно воск, становясь все мягче, все податливей.
— Чудесно, — прошептал Рубен, пробегая пальцами вдоль ее позвоночника. — Просто чудесно.
Но Энн сгорала от нетерпения, она лихорадочно притянула к себе его голову, нашла его губы…
— Поцелуй меня, — хрипло прошептала она. — Поцелуй меня, как раньше.
Рубен подхватил ее на руки и отнес на низкую, устланную шелком и атласом кровать, которую Энн прежде не заметила. Она вдохнула запах сандала и лимона и, взяв лицо мужа в свои ладони, страстно прильнула к его губам, в то время как Рубен принялся лихорадочно освобождаться от одежды.
Больше не было ни церемоний, ни репетиций. В мгновение ока желание окончательно захлестнуло обоих и унесло в заоблачные дали, поднимая на пик наслаждения. Впервые после возвращения на Суэньо Энн почувствовала, что стоявшая между ними стена рухнула, невидимый барьер разрушился. В эту ночь Рубен любил ее не только со страстью, но и с удивительной нежностью.
По щекам Энн побежали слезы, слезы радости и надежды. У них все получится! Они снова обретут счастье.
Отдышавшись после экстаза, Рубен заключил Энн в объятия и натянул на нее простыню.
— Ты моя, понятно? Моя, и только моя.
— Да, мой господин и повелитель.