В волков можно было стрелять, но я по примеру Василия и Петра предпочел разговаривать с волками иначе. Мое ружье выстрелило несколько раз по вершинам деревьев. Волки исчезли. Нет, они не ушли из тайги, они еще много раз показывались в наших местах, по–прежнему выдерживая расписание своих походов, но мое хозяйство упорно обходили, как обходили прошлой осенью нашу деревушку, когда из нее разносились по тайге громовые выстрелы…
Глава шестнадцатая
СЛЕДЫ НА ВОДЕ
У нас плотву называют сорогой. Сорога всегда казалась мне глупой рыбой. Сороги много — стадо спасает вид от разорения, — и я не раз удивлялся той невозмутимости, с которой стая этих рыб пересекает чистую полосу озера, предоставив себя на это время в безвозмездную жертву окуням и щукам.
Я подбирался к стайкам сорог и предлагал им наживленный крючок. Если я не шумел, а рыбам не мешала гроза или тяжелый восточный ветер, то сорогу можно ловить без конца. Рыбешки срывались с крючка, падали обратно в воду, испуганно бросались в сторону, следом за ними скрывались в зарослях и остальные сорожки, но проходило всего несколько секунд — и стайка в полном составе снова вертелась около моего крючка.
Я пытался поступать и по–другому. Пойманных рыбешек я отпускал обратно и поодиночке, и небольшими группами. Сорожки, узнавшие не только укол крючка, но и лодку, и руки человека, вроде бы должны были увести от опасного места всю стайку. Увы! Стайка, сбежавшая было за освобожденными пленниками, не могла запомнить опасного места, опасной снасти. Пойманных рыбешек я метил, считал, отпускал обратно, скоро мне начали встречаться стайки, где почти все рыбешки были помечены, но даже такие стайки не становились осторожнее…
С окунями удавалось проделывать то же самое. Но окуни могли сбежать от меня надолго. Полосатые рыбы после беспокойного плеска попавшегося на крючок «товарища» нередко почти тут же исчезали. Еще более убедительную информацию об опасности передавал стае сорвавшийся с крючка «товарищ», тогда окуневую стайку не удавалось дождаться на прежнем месте в течение целого дня. Окуни оказались осторожней сороги — они умели запомнить опасное место.
На окуневых хвостах тоже стали появляться мои метки, стали появляться в озере знакомые мне отряды окуней, для этих отрядов побег «товарища» или возвращение пленника также служили неплохим уроком, но уже назавтра урок забывался, и окуни вновь представали перед неизбежной гибелью, представали в то же самое время, на той же подводной тропе, строго придерживаясь своего расписания…
Сороги и даже окуни не очень радовали меня своим «умом», но щуки постепенно начинали вызывать особое уважение. Быстрые хищные рыбы умели лучше приспособиться к изменению обстановки, умели гибко изменить тактику и стратегию охоты, перейти от стационарных засад к скрадыванию и к подвижным засадам. Щука была индивидуалистом, от своих собратьев она могла ожидать только нападения и, наверное, поэтому вынуждена была «думать» сама о себе… Да, можно было разгромить одну, две, три окуневые стаи, можно было изрядно побеспокоить сорогу, но выловить, не прибегая к сетям, всех щук в озере было нельзя.