По крайней мере, свою роль в рождении сына он всегда представлял именно так: Лили послужила лишь вместилищем для его семени и ее гены никак не повлияли на физическую или эмоциональную природу Кристофера. Господи, он очень надеялся, что это правда!
И тем не менее… Он вспомнил тот день, когда Кристофер нашел одну из ранних его работ: кусок цветного картона формата А4 с вкраплениями дерева и металла. Декорация к последнему акту пьесы Артура Миллера «Смерть коммивояжера». Кристоферу тогда было — так-так, прикинем — десять или одиннадцать. В отцовском кабинете он стащил с полки текст — потертые листы с загнутыми уголками — и пригласил родителей на представление. Он играл роль Биффа[81] и смотрелся в ней весьма неплохо. Лили его всячески поддерживала, и некоторое время он брал уроки актерского мастерства, как когда-то и его мать. Но уже тогда мальчик проявил стремление к самостоятельности. Связанная с театром суматоха, необходимость постоянно находиться на публике оказались для него слишком серьезным испытанием. Он увлекся компьютерами; его привлекали их точность и логика. Первым по-настоящему серьезным проектом Кристофера стала разработка программы, которая позволила его отцу создавать декорации, о каких прежде тот и мечтать не мог — настолько они были сложные, настолько искусно имитировали действительность.
Неудивительно, что этот проект — триумф Кристофера как художника, хотя и не имевший большого коммерческого успеха, — привел к сближению сына с отцом. Это же послужило причиной того, что сын в большей степени доверял ему, своему отцу, а не сверстникам.
— Папа, они не понимают меня. Не могут меня разгадать, — сообщил ему однажды сын.
Во время долгих прогулок Кристофер частенько поверял ему свои любовные дела.
— Все предопределено с самого начала, — жаловался сын. — Даже когда я с ними, я уже понимаю, чем все закончится. Это так тяжело.
— Тогда почему ты не остановишься?
— Потому что не могу, — отвечал Кристофер. — Когда кровь приливает, я просто забываю обо всем на свете.
Позже он с удивлением обнаружил, что сын хранит память обо всех своих любовных похождениях: локоны волос, бусины, ножной браслет и даже сигаретный окурок со следами розовой помады бывшей возлюбленной. Он не имел ничего против фетишизма, так как вполне его понимал, но, конечно, никогда не говорил об этом Лили.
А однажды глубокой ночью, когда все вокруг погрузилось в спокойный безмятежный сон, он зашел в комнату сына и застал того у открытого окна.
— Почему ты не в постели? — спросил он Кристофера.
— Да вот пытаюсь представить, каково это — спрыгнуть вниз.