В настоящее время Блэквуд планирует написать несколько произведений о приключениях Сэма Колдера.
Оба Колдера, и дед, и внук, живут в то время, когда мир пребывает в крайне хрупком равновесии.
Но и Генри, и Сэм готовы к осуществлению «невыполнимой миссии».
Грант Блэквуд
Жертвенный лев[88]
Москва, январь 1953 года
Генри Колдер услышал шаги и понял: настал его последний час.
Для чего разыгрывался этот спектакль: чтобы вселить страх в заключенных или же внушить мысль, что никто не скроется от всевидящего ока Сталина? Так или иначе, все обитатели застенков Лубянки узнавали зловещую поступь охранников по коридору. Звук их шагов наводил ужас, их вид производил сильное впечатление. Но Генри уже давно готовился к этому дню, и единственной его мыслью было: «Ну вот все и закончилось».
Перед ним увели как минимум троих бедолаг, и каждый получил в голову пулю из пистолета Макарова. Как и большинство заключенных, они до последнего твердили о своей невиновности, пока их затылка не коснулась ледяная сталь пистолетного дула.
Звуки шагов замерли за дверью. Генри в последний раз оглядел помещение: стандартная мрачная камера без окон с брошенным на полу соломенным матрасом и переполненной парашей в углу. Стены выкрашены в серый и гнойно-желтый цвета. Щель между дверью и стеной — единственный источник света. Солнечного света Генри не видел уже сорок дней. Удивительно, но больше всего он страдал не от пыток, не от постоянного чувства голода и холода, а именно от отсутствия солнца. Как же ему хотелось оказаться под чистым небом!
Тело отказывалось повиноваться. С тех пор как заплечных дел мастера принялись за него, Генри исхудал настолько, что ребра и ключицы буквально выпирали из кожи. Нос и правая рука были сломаны, а яички… в общем, он не мог заставить себя посмотреть на них. Ступни раздулись от многочисленных гематом, пальцы на ногах почернели.
«Похоже, я лишился всех ногтей, — печально усмехнулся Генри. — Не носить мне больше сандалии».
Кроме всего прочего, он страдал от сильного и мучительного кашля. Наверное, пневмония. А может, что-то другое.
Снаружи отодвинули засов. Генри сгорбился и придал лицу безразличное выражение. Дверь широко распахнулась. В коридоре одетые полностью по форме стояли два знакомых охранника, которых он про себя окрестил Борис-один и Борис-два.
— На выход! — скомандовал Борис-один.
Сделав пару неуверенных шагов, Генри рухнул прямо между охранниками. Он уже давно подозревал, что является единственным заключенным в этом блоке, и теперь убедился в верности своей догадки. Двери всех камер были открыты настежь, показывая только непроглядную темень и голые лампочки, свисающие с потолка. Коридор заканчивался массивной дверью, и, когда они приблизились к ней, Борис-один крикнул по-русски: