— Помоги, детка, выручить сына…
Переводчица отдернула руку, не взглянув на маму, фыркнула:
— Отстаньте, не трогайте руками!
Мама не отставала:
— Сын там мой раненый… Умрет он… Я вам вот, голубой шелк на кофточку. — Мама надорвала бумагу и протянула вперед руки со свертком.
Переводчица скосила глаз на сверток, как бы мимоходом спросила:
— Фамилия?
— Назаров Алеша… — быстро сказала мама. Она несколько раз повторила эти заветные для нее два слова и сунула сверток переводчице под мышку.
Переводчица подошла к часовому, что-то сказала ему, тот открыл узкую калитку из колючей проволоки. Не входя внутрь лагеря, она громко назвала две-три фамилии.
Женщины притихли, словно замерли, все превратились в слух и зрение.
— Назаров, — сказала переводчица.
Я вздрогнул, мама побледнела и схватилась за грудь, потом за горло, подалась чуть вперед. Стояла тишина, за проволокой пленные молча переглядывались.
— Назаров Алексей! — громче повторила переводчица и оглянулась на нас.
Я посмотрел на маму: «Что делать?» Она совсем растерялась, но в этот момент в лагере кто-то крикнул:
— Есть Назаров! — и к выходу подвели раненого красноармейца.
Мама бросилась вперед, я кинулся вслед за ней, подхватили «Лешку» под руки, повели. Немец с карабином удивленно смотрел нам вслед: откуда, мол, взялся такой беспомощный пленный?
5
Митька на меня обиделся: я не сразу сказал ему, что мы спасли красноармейца. А когда он узнал и пошел с бабушкой в лагерь, там уже ничего подобного не было. Прежнего коменданта сняли.
По углам стояли часовые с собаками, по проволочному заграждению пустили ток. К лагерю и близко не пускали.
Появился приказ, чтобы сообщали о пленных, за укрытие грозили расстрелом. Не знаю, выдал ли кто хоть одного, но ни мы, ни Васькина мать о своих красноармейцах никуда не сообщали. От Асеевых пленный ушел сразу же, как только стало известно о грозном приказе. А у нас оставался еще недели полторы, пока рана на его ноге не поджила так, что он смог сам ходить. Да и ушел он от нас не через фронт.
Это был совсем молодой красноармеец, чуть постарше нашего Лешки. Родом откуда-то из Иркутской области, он называл свое село, но я забыл. Звали его Сережа. Он очень много рассказывал о Сибири, какие там леса, реки, не то что в Донбассе.
— У нас хорошо! — говорил он, как-то смешно выговаривая «о». — Леса без конца и краю, воздух чистый…
— Зато зимой мороз, — возражаю я.
— Мороз сорок пять градусов бывает, а ветра нет и переносить его легче, чем ваш двадцатиградусный. Хорошо у нас! — заключает он.
Прятался Сергей в погребе, вход в который был из чулана. Ночью он прогуливался по саду, я охранял его.