…Однажды мы с мамой прорывали на огороде кукурузу, и я понес на чердак охапку молодых сочных стеблей. Хотя у нас не было и не предвиделось ни коровы, ни козы, мы все же не бросали стебли, а сушили их на сено.
— Зимой бабка Марина даст бутылку молока, и то хорошо, — говорила мама.
Я взобрался по наклонной крыше пристроенного к дому сарайчика, открыл дверцу чердака, но не успел еще влезть туда, как над самой крышей пронеслось три самолета.
Я поднял голову и увидел еще три одномоторных легких бомбардировщика с красными звездами на крыльях. Потом из-за горизонта выскочила еще одна тройка и так же низко и быстро пронеслась над крышами в сторону немецкого аэродрома. Там уже началась беспорядочная стрельба из зениток и пулеметов, черные хлопья от разорвавшихся снарядов повисали над самым горизонтом. А наши самолеты, обстреляв из пулеметов и сбросив легкие бомбы, скрылись в балке. Но не успели еще умолкнуть взбудораженные зенитки, как самолеты вынырнули с другой стороны и стали опять обстреливать аэродром.
Не помня себя от радости, я затанцевал на сарайчике и закричал:
— Мам, смотри, наши дают немцам жару!
Еще последняя тройка самолетов не скрылась за горизонтом, как с высоты с душераздирающим воем стали падать бомбы. Я присмотрелся и насчитал двадцать шесть тяжелых бомбардировщиков. Вокруг них неуловимыми ласточками шныряли истребители. Земля раз за разом вздрагивала от взрывов, над аэродромом поднялся большой столб черного дыма. Горели самолеты и склад с бензином.
Не выдержав, я залез на самый конек крыши и, размахивая руками, кричал от радости во все горло «ура».
— Слезь, негодник! — ругала мама, стоя внизу и грозя мне хворостиной. — Увидят немцы, они живо тебя снимут оттуда. Слезь, говорю!
Я нехотя повиновался, слез с конька, но с сарайчика не сошел, стоял, пока не стало смеркаться. Над аэродромом взлетали в небо большие клубы огня и черного дыма, один за другим следовали взрывы.
Взяв кукурузу, я полез на чердак. Здесь было душно, от раскаленной за день черепицы несло как от жарко натопленной печки. Я стал ногой сгребать в кучу высохшие стебли, чтобы на их место разбросать свежие, как вдруг услышал позади себя шорох. Вздрогнув, я оглянулся.
— Не бойся, Петро, это я, — послышался тихий голос, и из-за толстого ствола трубы показался человек.
Я от страха присел на кукурузу. «Неужели бабка Марина права — на чердаках водятся домовые?» — подумал я.
Человек вышел на свет, и я не столько удивился, сколько обрадовался, что «домовой» похож на дядю Андрея.
— Дядя Андрей! — закричал я.