— Почему она беспокоится, говорите, почему? Собака потекла.
— Собака — что? — спросила самая лучшая, но непонятливая из всех жен, незнакомая с соответствующей терминологией. — Куда она потекла?
Драгомир использовал весь арсенал ужимок и детского языка:
— Шуры-муры. Девчушка хочет мальчишку. Копуляция, хоп-хоп.
После того, как мы расшифровали эту дикую смесь хорватского и идиотского, нам все стало понятно. Но и детям между тем тоже кое-что стало заметно.
— Папочка, — спросил мой сын Амир, — а почему Франци так рвется к каждому псу наружу?
— Сын, — ответил папочка, — она хочет с ними поиграть.
— Правда? А я думал, что она хочет с ними позаниматься любовью.
Я пересказываю выражение сына в иносказательной форме. На самом деле он использовал известное короткое слово, которое должно быть запрещено в приличных семьях.
Количество поклонников Франци у нашего дома выросло столь значительно, что мы могли пробивать себе дорогу к улице только с помощью метлы. Мы окатывали напоенные любовью стаи струей воды из окна Франци, мы пинали их ногами, мы протянули через сад ржавое проволочное заграждение (которое в минуту было прорвано пылкими любовниками), а однажды я даже запустил кирпичом в Цулу. Он немедленно швырнул мне его обратно. Все это время Франци принимала в окне эротические позы.
— Папочка, — сказал мой сын Амир, — а почему ты ее не выпустишь?
— Это ни к чему.
— Но ты же видишь, что она хочет наружу. Ей хотелось бы хоть разок…
Далее последовало то ужасное выражение. Но я не дал себя переубедить:
— Нет. Только когда она выйдет замуж. В моем доме приняты хорошие манеры, если ты ничего не имеешь против.
Мать-природа, однако, имела свои собственные законы. Псы снаружи выли хором и периодически начинали драться друг с другом за пока еще не полученную добычу. Франци стояла в окне и ждала. Она более не ела, не пила, не спала. А если и спала, то сон ее был полон эротических сновидений. Но и в бодрствующем состоянии она не оставляла никаких сомнений в том, зачем ей нужно наружу.
— Потаскуха! — прошипела самая лучшая из всех жен и удалилась.
Она была к ней явно несправедлива (и кто знает, не сыграл ли тут свою роль древний женский инстинкт). Франци была слишком уж хороша. Ни один нормальный кобель не устоял бы перед тем таинственным сексуальным сиянием, сверкавшим в ее глазах, и прелестью ее движений. А ее серебристая, волнистая шкура! Она же должна быть как следует уложена! И мы решили постричь Франци, чтобы поддержать ее сексапильность перед очередной демонстрацией, для чего позвонили в собачью парикмахерскую. На следующий день появились двое экспертов, пробились через собачьи орды, оккупировавшие наш сад, и забрали с собой Франци. Она прошла как маленькая светская львица, ее поклонники лаяли, выли, и бежали вслед за машиной еще несколько километров. Мы сидели дома, мучаясь в неведении.