Кошка как воля и представление
Странно, но это случилось в один ничем не примечательный воскресный вечер. Все началось с того, что израильский национальный театр "Хабима", будучи в европейском турне, представлял пьесу нашего нобелевского лауреата Агнона, и я пришел в цюрихскую Оперу, чтобы, исполненный патриотической гордости, присутствовать на этом знаменательном событии в мире искусств.
Занавес поднялся, пьеса началась, но когда зал спустя два часа утонул в бушующих аплодисментах, я уже знал много интересного об удивительном мире швейцарских кошек. Мои относящиеся к этой области провалы в знаниях были поначалу скрыты, поскольку на сцене раскрывались первые нежные почки любви. Мой сосед слева наклонился к моему уху и пылко прошептал:
— Знаете, хоть я и не мусульманской веры и не понимаю ни слова по-еврейски, но я в восторге!
Я мысленно отнес мужчину в редкие ряды сочувствующих юдолюбов. Мой благодарный взгляд скользнул по типичному швейцарцу наших дней. Его прямой пробор выдавал в нем одного из этих строителей альпийских туннелей. Его чувства показались мне абсолютно искренними. Но как же я был удивлен, когда он посреди первого акта внезапно встал и с многочисленными "пардон" стал проталкиваться вдоль коленей зрителей к выходу.
— Извините, — прошептал он мне перед своим уходом, — подержите, пожалуйста, мое место свободным. Может быть, это природа настаивает на своих правах, — сказал он мне.
Но нет, спустя короткое время — на сцене как раз бушевал самый драматический конфликт — я снова услышал приближающиеся многочисленные "пардон", и какая-то совершенно незнакомая мне дама заняла место слева от меня.
— Привет, все в порядке, — шепнула она мне, — я его супруга.
Решение загадки открылось в антракте, когда моя новая соседка пригласила меня в фойе что-нибудь выпить, и за бокалом лимонада рассказала мне все по порядку:
— Это все из-за Люси, — начала она. — Так зовут нашу кошку. Просто Люси. Она не выносит одиночества. Так что нам постоянно приходится сменять друг друга, мне и Мартину.
Я попытался найти скрытую иронию в ее словах, но безуспешно. Или, возможно, она была слишком хорошо скрыта. Супруга Мартина была явно не настроена шутить. Она оставалась совершенно серьезной. Настолько серьезной, какой может быть только жительница Цюриха между двумя актами еврейской пьесы.
— Позвольте поинтересоваться, — позволил я себе поинтересоваться у моей собеседницы, — а что, собственно, произойдет, если Люси все-таки останется одна?
— Она будет очень скучать. Она привыкла к нашему обществу с самого раннего детства.