— От этого наш поступок не станет лучше.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Это не имеет значения.
— Это имеет значение. От этого мир переменился.
Внутри у нее все содрогнулось. Она сказала неверным голосом:
— Я хотела этого, да. Но даже, когда это происходило, я знала, что это очень плохо… Что это беда. О, если бы этого не случилось!..
— Но это случилось. И никто не виноват. Мы поступили так, как требовала от нас природа.
— Я хотела уехать домой!
— Но ты осталась здесь, со мной. — Голос его прозвучал чуть сильнее, чем прежде.
Безнадежность нахлынула и поглотила ее, она будто тонула во мраке зловещих предчувствий. Пытаясь схватиться хоть за какую-то соломинку реальности, она спросила:
— Что сказал Энтони?
— Ничего. Передал привет. Сказал, чтобы ты ему завтра позвонила.
Элиот произнес эти слова холодно, отчужденно. Она заплакала, закрыв лицо руками.
— Как я теперь посмотрю ему в лицо?
— Не думай об этом, Бритт.
— О чем же я должна думать?
— О нас. Думай о нас. — Он повернул ее лицо к себе. — Послушай меня. То, что мы сделали, мы сделали не по случайному стечению обстоятельств. Мы оба хотели этого. Мы просто исполнили свое предназначение.
— Какое тут может быть предназначение?
Он взглянул на нее, лица его в темноте она почти не различала.
— Принадлежать друг другу. — Что если он прав, промелькнуло у нее в голове. А он, помолчав, добавил: — Бритт, случившееся имеет свои причины.
Какие причины? Что он имеет в виду? Что она должна развестись с Энтони и жить с ним, с Элиотом? Она отвернулась. Ох, если бы не звонок Энтони! До этого все было так хорошо. Но неужели ее брак обречен на разрушение? Неужели это неизбежно?
— Это его кровать, Элиот, — вдруг сказала она. — Это постель Энтони.
— Мы можем освободить ее. Поднимайся. — Он встал, обошел вокруг кровати и взял Бритт за руки. — Вставай же. Пойдем отсюда.
Она встала, плечи ее тряслись, голова низко склонилась.
— Прими нашу благодарность, почтеннейшее и благопристойное ложе, — сказал он, поклонившись кровати. Затем обернулся к Бритт, поднял ее лицо за подбородок и нежно поцеловал.
Его губы имели вкус их любви. Когда он обнял ее, прижав к себе, она будто узнала его всего, его грудь, живот, его руки. Но как странно, что они с Энтони никогда не делали так, не стояли обнаженными, обнявшись в темной комнате. Она не помнила, чтобы то, что испытывала сейчас, испытала когда-нибудь с мужем. И чувствовала, что эта мысль убивала его в ней.
— Итак, мы перемещаемся в мою спальню! — провозгласил Элиот и повел ее к двери.
— Сначала надо принять душ.
— Не возражаю. — Они покинули супружескую спальню четы Мэтлендов, прошли по галерее, и Элиот открыл дверь своей ванной: — Прошу!