— Что?! — наконец после продолжительной паузы выдохнул он.
— Сразу после вашего ухода, — сказал я. И на всякий случай добавил: — Или — до.
— Что — до? — вздрогнул он. — Как он мог быть убит до моего ухода? Вы соображаете, что говорите?
— Вполне, — ответил я.
— Вы соображаете, кому вы это говорите?!
Он стремительно брал себя в руки. Не знаю, каков он вояка, но голос его стал адекватен званию.
— Как, вы сказали, ваша фамилия?! — продолжал он греметь.
— Турецкий, — тихо ответил я. — А ваша — Киселев.
Он тут же взял себя в руки — теперь уже по-настоящему, как и подобает мужчине, к тому же офицеру.
— Простите, — проворчал он, и я вздохнул с облегчением. Не люблю иметь дело с дураками чиновниками и солдафонами.
— Степан Алексеевич, — сказал я, — так что же произошло между вами? А?
Он вдруг зацепил взглядом кресло и так стремительно к нему бросился, что я даже испугался: мало ли что там у него. Но он просто рухнул в кресло и снова посмотрел на меня:
— Что вы сказали?
Я вздохнул.
— Степан Алексеевич! Поверьте мне: положение ваше сложное. Мало кто захотел бы сейчас поменяться с вами местами, хоть вы и маршал. Прошу вас, будьте со мной предельно откровенны.
Он тяжело дышал и смотрел куда-то в одну точку. Мне пришлось добавить:
— Хочу вас предупредить, что я приложу все силы, чтобы отвести от вас подозрения, а сделать это будет очень нелегко, поверьте. У вас есть один-единственный выход: полностью мне довериться и рассказать все, что произошло между вами и покойным. Все!
Он вдруг медленно поднял голову и уставился на меня. На губах его зазмеилась хитроватая улыбка, а щеки стали приобретать утраченный было румянец. Я растерялся.
— Что такое? — спросил я у него.
— Можно мне позвонить? — спросил он неожиданно.
Я понял. Сразу.
— Конечно, — кивнул я. — Только предупреждаю: трубку снимет в лучшем случае сотрудник МУРа. И спросит, кто говорит.
— А в худшем? — быстро спросил он меня.
— А в худшем — никто, — пожал я плечами.
Маршал кивнул, встал и подошел к телефону. Набирая номер, он все время смотрел на меня. Я был индифферентен, поскольку мне действительно было все равно.
Прижав трубку к уху, он не сказал ни слова, лицо его вмиг изменилось, в глазах мелькнул страх, и с величайшей осторожностью, будто это была бомба, он положил трубку на рычаг.
— Ну и что там? — спросил я у него небрежно.
Было видно, что он ошеломлен.
— Это не он. — Киселев с ужасом смотрел на меня.
— Вы проверили мои слова, и это нормально, — кивнул я. — Но теперь-то вы верите, что я говорю правду?
— Не знаю, — все еще не мог прийти в себя последний Маршал Советского Союза.