Но, видимо, твердость моего голоса на него подействовала. Он посмотрел на меня как-то по-новому и вдруг заговорил совсем иным голосом.
— Вы даже не представляете, в какое говно лезете, — сказал он.
Начало мне понравилось. Я ему так и ответил:
— Как интересно! Вы умеющий рассказчик. Знаете, с чего начать.
Главное — не перегнуть. Не нажимать чересчур. Ну, давай, мой хороший, колись, родной. И он раскололся, но…
Но лучше бы он этого не делал.
Глава 2
ТУРЕЦКИЙ. ВТОРОЕ УБИЙСТВО
1
Машина мчалась с огромной скоростью прямо на меня, и, успев внутренне выматериться, я отскочил в сторону с прытью возбужденной лягушки.
Нет, так быстро они бы не успели, подумал я. То, что рассказал мне последний Маршал Советского Союза, конечно, впечатляло, но чтобы сразу организовать покушение на мою скромную персону, — это вы, господин Турецкий, детективов начитались. Впрочем, я не помню, когда в последний раз читал детективы.
Так, ладно, успокоимся и подумаем. Не стоит так переживать, остановись, приведи дыхание в норму и прикинь к носу: могло это быть покушение?
Если то, что рассказал Киселев, правда и если они действительно хотели бы меня убить, вряд ли бы я сейчас так спокойно рассуждал, стоя посреди дороги. Та машина давно уже исчезла, и водитель ее, наверное, перепуган в эту минуту не меньше моего. А ты, Турецкий, чуть ли не под колеса ему сиганул, задумчивый ты наш…
Справедливости ради нужно сказать, что задуматься было о чем. Не так уж часто нам приходится выслушивать то, о чем рассказал Киселев, хотя как старший следователь по особо важным делам я наслышался и навидался в своей практике такого, что хватило бы мастерам авантюрного романа Тому Кленси и Джону Ле Карре, вместе взятым, на всю жизнь.
И хотя мне очень не хотелось этого делать, память, увы, настырно возвращала меня к утомительному разговору, точнее, странной исповеди маршала Киселева.
Прошу прощения за банальность, но порой он напоминал мне затравленного зверя. Впрочем, не зверя — зверька. Да, так правильней.
Поверьте на слово, это не слишком приятное зрелище, когда большой человек — в прямом и переносном смысле — стремительно меняется на твоих глазах и становится похож то на загнанного зайца, то на высокомерную гиену. Я, правда, никогда не видел высокомерных гиен и не могу отвечать за свои слова с буквальной точностью, но другие сравнения как-то в голову не лезут.
Сначала он молчал. Долго молчал. Четыре с половиной минуты — я машинально отметил время. Причем все эти долгие минуты он не смотрел на меня. Взгляд его был устремлен в пол, и, таким образом, мне была видна только его великолепная лысина. Наконец он поднял голову, и я расстроился: впечатление было такое, что он сию минуту наложит в штаны. Прошу прощения у очередного министра обороны и всего российского генералитета.