Глава 9
А вас я попрошу остаться!
Конец лета в этом году был больше похож на позднюю осень. Шли постоянные дожди. Машины стояли в пробках грязные, лица в автомобилях просматривались злые и усталые. Даже деревья, не дождавшись календарного срока, начали сбрасывать листву, в желании пораньше уснуть. Дорожки вокруг Патриарших были завалены этими ранними желтыми листьями, все было как-то неопрятно, а вода – та вообще позеленела и зацвела. Правда, прилетали откуда-то утки, и их можно было кормить.
Варя проводила на Патриарших все меньше времени. С ней случилась редкостная оказия – у нее началось вдохновение. Может, и вправду, как говорят ученые, муза приходит одновременно с сумасшествием, потому что все, что происходило с Варечкой, было очень похоже на безумие.
Она не спала ночами, дрыхла днем, не приходила ко мне, чтобы взобраться с ногами на мой подоконник и поболтать. Она натащила в дом кучу холстов на подрамниках, каких-то растворителей, страшно воняющих красок и порошков. Ее собственная комната начала вдруг напоминать какую-то дикую пещеру циклопа. Все было разбросано по полу и всем имеющимся поверхностям, включая явно несвежее белье. Тут и там стояли недопитые грязные чашки, невымытые тарелки с остатками еды.
– Варечка, это же помойка! – воскликнула я, когда однажды вляпалась в разлитую по полу чайную заварку.
– Это – творческая мастерская, – не согласилась Варя, старательно вглядываясь в странное бордовое спиралеобразное пятно на холсте.
– А что, творческая личность должна жить на помойке? – уперлась я, счищая заварку с колготок.
– Художник должен быть голодным. Ну, и что скажешь? – спросила Варя, кивнув в сторону пятна на холсте. Я замерла и напряглась всем телом. В прошлый раз, когда я в ответ на такой же вот невинный вопрос ответила то, что думаю, а именно, что я считаю, что надо еще поработать, случилась буря. Мне просто непонятно было, что там нарисовано.
– Не нарисовано, а написано, и вообще, тебе только Шишкина подавай! – вспылила Варя, и дальше я чуть было не лишилась, как говорится, крова и дома. Варя бушевала весь вечер, грозясь выгнать меня на улицу, потому что она не может больше жить среди посредственностей и толстокожих купчих.
– Это я-то толстокожая? – хмыкнула я, глядя, как через мою тонкую белую кожу просвечивают вены.
Варя носилась по квартире, лила в ванной воду, размывала какие-то краски, а потом вообще сожгла картину с пятном в нашей кухне, до полусмерти напугав соседей и меня. Масляные краски и растворитель сгорали бурно, с черными столбами дыма и языками пламени до потолка.