— Благословите, ваше святейшество, — сказал Христофор, став на колени.
— Да-да, — бегло ответил Папа, помогая ему подняться. — С тобой все мои благословения, но у нас очень мало времени.
Христофор поднялся. Служки буквально втолкнули его в спальню понтифика и усадили в низкое кресло. С высоты своего сиденья Иннокентий разглядывал сына и видел себя в молодости. Они необыкновенно походили друг на друга. Христофор не обладал ни высоким ростом, ни красотой Франческетто, но, несомненно, был сыном понтифика. То же широкое лицо, низкий лоб, слегка крючковатый нос. Рисунок губ, круглый подбородок — все напоминало Иннокентию собственные черты. Он снова растрогался, а может, просто сощурился в полумраке. Ему предстояло повести приватный разговор. Больше довериться было некому, хотя Христофор и не принадлежал к его двору. А может, именно потому, что не принадлежал.
Он не знал, как начать.
— Dimme, figgeu, cosse ti ghe fe chi a Roma?[27]
— Отец, — начал Христофор и тут же укорил себя за такое обращение, — мне казалось, это вы меня вызвали.
— А, ну да, правильно, это я тебя вызвал. И знаешь зачем?
— Сказать по правде, нет.
— Вот именно! Как ты можешь знать? Разве что Франческетто…
Папа еще больше сощурился и пристально на него взглянул, но Христофор отрицательно помотал головой и слегка пожал плечами.
— Он велел мне поскорее приехать, потому что вы хотите сообщить нечто очень важное.
Иннокентий остался доволен ответом и принялся усаживаться поудобнее, но все равно чувствовал себя так, будто сел в корзину с сушеной фасолью. Он встал и направился к большому секретеру орехового дерева с металлической отделкой, стоявшему у стены напротив балдахина. Секретер он заказал Джулиано де Сангалло, но заплатил за работу Лоренцо Медичи, так, в порядке небольшой услуги, учитывая, что Сангалло работал только на Великолепного. Большим ключом с двумя бородками, который он носил на поясе, Папа открыл тяжелый замок и вытащил из ящика рукопись.
— Держи, — сказал он сыну. — Что ты об этом думаешь?
Стараясь скрыть удивление, Христофор взял рукопись и стал ее осматривать и ощупывать. Иннокентий нервно расхаживал взад-вперед по комнате. Однако подагра сразу дала о себе знать резкой болью, и Папа снова сел. Христофор прочел титульный лист и провел по строчкам ладонью, словно они должны были что-то рассказать ему о содержании.
— Можно у вас кое о чем спросить, ваше святейшество?
— Ты мой сын. Когда мы наедине, называй меня так, как я того заслуживаю. Здесь мы одни, во всяком случае, надеюсь, что одни, — сказал он, оглядываясь.