— Это-то здесь причем? — пискнула я.
— Как причем? Антошка Симаков говорит, что этот милашка следователь…
— Это Русов-то милашка?
— Какой Русов? Геркулесов.
— Но он не следователь, а всего лишь младший опер…
— Да какая разница! — возмутилась дама. — Милашка Геркулесов подозревает именно туалетного маньяка…
— Уж об этом Антошка откуда знает?
— Антошка знает все, обо всем! — не терпящим возражений тоном изрекла канцелярская дама. И тут я ее вспомнила! Конечно же, эта та самая Вера Иванна, первейшая институтская маньякоохотница. — Так что мы не просто подглядывальщика…
— Вуайериста.
— …не суть важно, — пренебрежительно махнула рукой Вера Ивановна. — Мы поймали не просто этого вуй…ай…, как там его, а, быть может, убийцу.
— Сомневаюсь, — серьезно заметила я. — Наш убийца не такой дурак, чтобы так глупо дать себя поймать, он даже улик не оставляет, а вы говорите…
— Душка следователь разберется, — отрезала оппонентка. — Я принесу кипяток.
Пока дама ходила за чайником, мы обсуждали, кто из нас будет несчастного пленника поливать. Все упорно тыкали на меня, а я, из-за человеколюбия, отказывалась.
— Ну, Леля, не ломайся. Та здесь самая высокая и молодая.
— И добрая, судя по всему, — отпиралась я. — Я пацифистка, я не согласна живого человека обваривать.
— Но кроме тебя никто до верхнего края не дотянется.
— Тетя из канцелярии с меня.
— В ней 90 кг, ее унитаз не выдержит, а на него надо встать, чтобы было видно в ком направлении лить.
— И возраст у нее предпенсионный, пожалей старушку.
— Ну, хорошо, — согласилась я. — Только сначала по правилам надо его предупредить… — Я осторожно постучала в дверь. — Гражданин маньяк, если вы добровольно не покинете кабину, мы нанесем вам тяжкие телесные повреждения.
— Сдавайся, вражина! — крикнула одна инженерша и швырнула через перегородку свой ботинок.
Но заключенный не удостоил нас ответом. Он сидел тихо, как мышь, и даже спикировавший на него ботинок не вызвал не единого возгласа.
Что ж, у нас не осталось выбора, придется по-плохому!
Я взяла только что принесенный чайник, взгромоздилась на рундук, одной рукой обхватила трубу, чтобы не упасть, вторую, с кипятком, перекинула через бортик и, зажмурив глаза, плеснула. Ожидаемого душераздирающего крика не последовало, не было слышно даже писка.
— Ты промазала, — ответила на мой недоуменный взгляд Маруся. — Прицелься получше.
Я вздохнула, покрепче вцепилась в трубу, потом привстала на носочки и заглянула за перегородку. Увидела сгорбившегося на унитазе мужика, закутанного с головой в синий халат.
— Мужик, сдавайся, теперь я попаду! — предупредила я. Но синий куль только пошевелился, кажется, от судорожного вздоха. Его упрямство меня разозлило — это ж надо быть таким твердолобым, ведь все равно мы его выкурим рано или поздно, но ему обязательно надо, чтобы пацифистка отказалась от своих принципов. — Ты сам напросился! — вздохнула я и плеснула на синеющую перед глазами спину.